В глазах всех этих людей торговля рабами была совершенно нормальным и естественным занятием. Крупнейшим работорговцем Судана был европеец-итальянец Никола Уливи. Когда алкоголь развязывал людям языки, Альфред с содроганием узнавал подробности жизни европейской колонии в этом африканском городе. Иногда по приказу европейцев рабов избивали хлыстами до смерти. Аптекарь Лумелло с помощью одного врача отравил несколько человек, которые по тем или иным причинам мешали ему. Рассказывали и о многочисленных других гнусных поступках и злодеяниях европейцев в Хартуме.
— В Европе рабство считается сейчас противоестественным и отвратительным, — обратился однажды Альфред к старому доктору Пеннею, в доме которого он чаще всего бывал. — Здесь же, наоборот, европейцы являются наиболее рьяными приверженцами этой варварской системы, хотя, казалось бы, как представители цивилизованных стран они должны энергично бороться против рабства и работорговли.
— Рабы это деньги, мой друг! — ответил доктор Пенней, покачав седой головой.
Этот доктор был добрым духом европейской колонии в Хартуме. Наряду с консулом и священником миссии доктор был одним из немногих честных людей среди европейцев, прибывших в Судан; он искренне стремился помогать людям своими знаниями и опытом. Помощь эта не ограничивалась только рамками основной его профессии — он всегда старался примирить ссорившихся, дом его был самым гостеприимным и приятным в городе. Доктор Пенней был, пожалуй, единственным из живших в Хартуме европейцев, не имевшим личных врагов и недоброжелателей.
— Многие из тех, кого вы здесь встречаете, — продолжал доктор, — покинули родину потому, что земля там горела у них под ногами. Теперь они живут здесь, приобрели имущество и деньги (и не столько за счет деловых способностей, сколько благодаря своей бесцеремонности и жестокости) и с этими деньгами работают в прежнем стиле, но в значительно более крупных размерах. Работорговля для них наиболее выгодное занятие, а принципы морали никогда не беспокоили их.
— Но ведь все они христиане и напоминают они об этом при всяком удобном случае. А христианская религия запрещает многое из того, что они совершают, — возразил Альфред.
— Да, они называют себя христианами, но действуют далеко не в соответствии с заповедями религии. Видите ли, Брем, большинство этих людей даже в личной жизни давно уже отказалось от законов и обычаев христианства. Редкий из них не является обладателем гарема, в котором содержится несколько молодых абиссинских или нубийских женщин. Когда одна из них перестает нравиться хозяину, он продает ее, даже если она к тому времени стала матерью его собственного ребенка. Многие из этих христиан переняли турецкие нравы и обычаи. В гарем такого представителя белой расы попасть так же невозможно, как и в гарем мусульманина. Они привыкли к такой жизни, познали сладость неограниченной власти, прикованы к своей собственности. Вряд ли кто-нибудь из них думает вернуться в Европу. После смерти его здесь похоронят, имущество разделят между собой знакомые и соседи. Ни одна слезинка не прольется у его гроба. Для родственников, оставшихся в Европе, он давно уже мертв.
