Ох, уж эти змеи! По мнению некоторых из моих спутников, они попарно сидят на каждой ветке в лесу, и единственное угодное им занятие — причинять неприятности европейцам. Во всяком случае, меня усиленно убеждают быть осторожным, но я пропускаю все напутствия мимо ушей. Во-первых, потому, что когда-то я работал в золоторазведочной экспедиции в полупустынных районах Тувы, и всяких змей — и гадюк, и щитомордников — было там в изобилии; первое время, ложась спать, мы обязательно укладывались на кошму и еще окружали себя волосяной веревкой, аркомчой, — змеи, будто бы, терпеть не могут кошмы и волосяных веревок; а потом приходилось спать просто на разостланной телогрейке, подложив под голову плоский камень, и змеи ни разу не нарушили нейтралитета. Во-вторых, любопытство и робкого делает храбрым, а мне крайне любопытно посмотреть на лес изнутри.
Итак, я отправляюсь в путешествие и углубляюсь в дебри тропического леса шагов на двадцать. Не таинственный полумрак, а весьма прозаические на вид кусты смыкаются вокруг меня, цепляют колючками за короткие штаны и, что еще хуже, за голые ноги, руки… Если вам приходилось где-нибудь на Кавказе продираться сквозь заросли ежевики, то вы вполне представите мое положение…
Среди многих видов отступления есть и такой — с сохранением собственного достоинства. Я останавливаюсь на этом, последнем, варианте, и потому прежде, чем удрать на поляну, запрокидываю голову и смотрю вверх. Неба действительно не видно, и густейшее сплетение из ветвей и лиан нависает надо мной, давит, гнет к земле, оплетенной лозами, заросшей колючками, прикрытой слоем мелких высохших прутьев и листьев. Лишь постепенно навес над головой расслаивается, и тогда я замечаю, что за нижним слоем отмерших лиан и сучьев находится второй — живой, зеленый, принимающий на себя весь поток тепла и света… Очень сухо, и даже начинает слегка першить в горле, как будто едкая пыль попадает в легкие вместе с воздухом… Лес тихо шуршит… И незаметно никакой жизни… Более того, жизнь просто не чувствуется в этих иссушенных долгим сухим зноем зарослях; скрюченные стволы, узловатые сучья, тонкие ремни воздушных корней кажутся мертвыми, погибшими, лишенными всяких живительных соков, и поэтому особенно странными выглядят зеленые кроны высоко вверху, и зеленые плети лиан, свисающие с них… В пору поверить, что зеленые ветви в верхнем ярусе леса живут своей особой, не связанной с землей, жизнью…
Я представлял себе тропический лес иным — несущим огромный запас энергии, жизненных сил, буйствующим, борющимся, стремительным в созидании и разрушении, напряженным, представлял себе бесконечные переливы его зеленых тонов и никак не думал, что под ногами будут шуршать мертвые листья, как шуршат они в наших русских лесах, но не осенью, а весной, когда быстро сходит снег, быстро просыхает земля и прошлогодние листья крошатся и пылят под сапогами…
