Радиокомментатор Арданов коллекционер особого рода. Он коллекционирует голоса людей и народные напевы, мелодии ветра и шумы падающей воды, — коллекционирует звуки мира. Может быть, потому он сам такой тихий, немножко сонный, словно легче слушать с полуприкрытыми глазами и боязно нарушить широко и многообразно звучащую симфонию жизни… Впрочем, от медлительности Арданова не остается и следа, когда дело доходит до работы или удовлетворения страсти коллекционера… Я помню, как он чуть ли не рысью бегал по базару, преследуя водоносов, чтобы записать звон их медных колокольцев, как энергично раздвигал плечом тесные ряды зрителей, сомкнувшиеся вокруг танцоров, и подсовывал на длинном металлическом пруте микрофон к оркестрантам, записывая непривычную мелодию…
В Рабате он уже успел побывать на маленькой киностудии, выпускающей пока лишь документальные фильмы, на радио, где обменялся с местными работниками какими-то записями для последующей трансляции их в Рабате и в Москве…
Мы идем в ресторан, где для нас организована встреча с марокканской интеллигенцией, и я, уверовав в журналистскую хватку Арданова, про себя решаю держаться рядом с ним… Пока же Арданов сонно вышагивает справа от меня и нудно бубнит — жалуется на неудачу. Оказывается, ему рассказывали, что на больших арабских базарах неграмотные сказители — медлахи — до сих пор продолжают творить сказки Шахразады… Арданов обегал весь базар, но так и не нашел ни одного медлаха. Не повезло!
Я успокаиваю его, говорю, что впереди — Черная Африка с ее неповторимой музыкальной культурой, и Арданов на мгновение оживает. Оказывается, во время Московского фестиваля он кое-что уже записал, но страстно мечтает записать гулкую дробь тамтамов где-нибудь в маленькой африканской деревушке.
А я в дни фестиваля случайно познакомился с гвинейцем Диаре Мусса, лесником из города Пита. Мы бродили с ним по Москве, выезжали за город (ему хотелось посмотреть наш русский лес), и я о многом рассказывал ему и о многом любопытном узнал от него.
Не знаю, удастся ли мне встретиться с Диаре Мусса на его родине, среди саванн горного массива Фута-Джаллон…
Мы ждем приглашенных на встречу марокканцев в небольшой полукруглой нише, выходящей в холл. Официанты приносят аперитивы — сильно разбавленное желтоватое виски в высоких стаканах — и бесшумно исчезают.
Начинают подходить приглашенные — это главным образом работники печати, журналисты, и Арданов уже кружит около них. Мне, совершенно не обладающему профессиональным навыком радиокомментатора непринужденно заводить знакомства и выуживать из собеседника интересное, остается только ждать, когда Арданов найдет подходящую тему для разговора с кем-нибудь из гостей… Пока же я сам приглядываюсь к гостям, и у меня складывается ощущение, что одного из них — уже немолодого человека с застенчивыми добрыми глазами, мягкими скупыми движениями — я встречал раньше. Не в Марокко, но встречал… Я мучительно раздумываю, где и как это могло произойти, и вдруг все проясняется: он словно сошел со страниц замечательной книги «Над арабскими рукописями», написанной крупнейшим нашим арабистом, ныне покойным академиком Крачковским. Его зовут Азиз Ляхбаби, он поэт, драматург и философ…
