Я действительно кое-что знал о режиме Нила. Не очень поэтому слушая Батанова, я рассматривал двух маленьких босоногих девчонок, которые в свою очередь внимательно изучали меня; обе смуглые, кареглазые, со спутанными черными кудрями, они показались мне сестрами. На них были длинные, почти до пят, платья, а на той, что постарше, еще и шаровары, перехваченные тесьмой у щиколоток. И та, что постарше, держала на плече бритоголового мальчонку; в Египте детишек носят на плече, посадив ножками в разные стороны, и девочка уже вполне овладела этим искусством.
— Ну скажи, есть ли в мире еще страна, по которой протекает всего одна река?.. — вдруг спросил Батанов. — То-то что нет, пожалуй… И хотя ты почти все знаешь, я тебе напомню, что при среднегодовом стоке Нила в восемьдесят четыре миллиарда кубометров Судан и Египет расходовали на орошение пятьдесят два миллиарда… Из них на долю Судана приходилось только четыре — это уж англичане в свое время так распорядились. Теперь положение изменится. Асуанская плотина даст дополнительно двадцать два миллиарда кубометров воды. Четырнадцать с половиной из них будут отданы Судану… Понимаешь, постоянный кусок хлеба нужен черноглазым и там, и тут, — Батанов кивнул на девчонок, все еще крутившихся возле нас.
Утром мы с Батановым ездили на «Золотой базар»— знаменитый в Каире район ремесленников и торговцев, мастерских и лавчонок.
Просыпается «Золотой базар» поздно: деловая торговая жизнь начинается там что-то около девяти утра, а мы приехали раньше. Улицы были еще полупустыми, металлические жалюзи опущены и заперты на висячие замки. Мусорщики собирали в корзины оставшийся с вечера мусор. Владельцы магазинов, цирюлен, кофеен поливали из тонких резиновых шлангов мостовую перед своими заведениями. Перекупщики развозили на ослах или верблюдах клевер, предназначенный для городских ишаков и кроликов. Спали, не обращая внимания на прохожих, собаки. Осторожно, оглядываясь, перебегали улицу кошки. Занимая всю мостовую — она ограничена стенами домов, тротуаров нет, — изредка проезжали машины и арбы с огромными, такими же как у нас в Хиве, колесами.
А медники вовсю трудились — гудели станки в темных мастерских, звенели молотки и долота.
Постепенно базар ожил. С немалыми усилиями, напрягаясь, торговцы подняли тяжеленные жалюзи, открыли витрины; потом, чтобы защититься от солнца, они раздвинули шестами полотнища над улицами… На балконах появились дамы в длинных домашних халатах; не затрудняя себя хождением по лестницам, дамы спускали на веревках корзины, и мальчики при лавках укладывали туда хлеб и зелень… Те, кто предпочитал завтракать вне дома, покупали горстку сваренных в соленой воде бобов или тот же хлеб и ту же траву; египетский хлеб похож на кавказский лаваш, это лепешки; их разрывают на две половины и в середину, в зависимости от финансов и вкуса, кладут либо пряную, пахучую траву, либо мелко нарезанное жареное мясо… Разжившиеся лепешками или бобами завтракают сидя на мостовой, прислонившись спиною к стене. Но есть на базаре и маленькие закусочные, где можно купить макароны с коричневой подливкой, выпить чашку кофе или чая…
