Мы невольно смотрим в сторону ледника. В сизой темноте угадывается какая-то снежная вершина — соседка двух великих пиков. Там метель и снегопад. Здесь же тепло, уютно, горит костерчик, тенями бродят по травянистой лужайке лошади. Юра Баранов, вернувшийся с Куйлю днем, подкидывает в руках горные ботинки:
— Сколько весят?
— Килограммов пять.
— Пожалуй, не меньше, — соглашается он и скребет ногтем по острым стальным зубьям.
День гаснет. Долго еще играет на пике Нансена багрянец ушедшего солнца. Темнеет небо, посеребренное звездами.
О ТРОПЕ, КОТОРАЯ ИГРАЛА
В ПРЯТКИ
Тропы есть всюду. Даже там, где никогда не был человек. Может быть, их сделал зверь или сама земля как-то потеснилась, раздвинула камни, потом ветер пригладил, пробежал ручей и высох — осталась дорожка.
Тропа чуть светлее окружающей морены. Она вяжет петли, скатывается в обрыв, то идет краем ледового цирка, то взбирается по осыпи. Но Николай Васильевич упорно не хочет идти напрямик. Не хочет даже там, где ясно заметен несуразный крюк. К тропе у него какое то странное уважение. Что ж, может, он и прав. Он-то таких троп прошел куда больше нас…
Но мы ворчим. Мы идем третий день и устали. Мы несем килограммов по тридцать пять груза, волочим по камням невыносимо жесткие и тяжелые ботинки. Солнце печет сильнее, чем в самой жаркой пустыне. До кожи на лице страшно дотрагиваться. Ощущение такое, словно она вздулась пузырем и вот-вот лопнет. Думаем о трех вещах: чтобы дорога была ровнее, чтобы скорее бежало время и подольше тянулись минуты привалов. Привалы… Лучше бы их и не было: опустишься на камень, распрямишь онемевшие плечи, пошевелишь отекшими пальцами, а Николай Васильевич торопит:
— Пора, ребята. Нельзя засиживаться, тело расслабнет.
В эти моменты мы готовы взбунтоваться. Но мы взваливаем на плечи рюкзаки и идем друг за другом, мечтая о том, чтобы ровнее была дорога и привал наступил поскорее.
В первый день мы шли налегке. Филипп Матвеевич ухитрился погрузить на двух лошадей почти все наши рюкзаки. Из горы зеленых тюков высовывались только пегие головы да хвосты.
Мы шли впереди и расчищали тропу. Забивали камнями трещины во льду, ставили пирамидки из камней — как бы не заблудиться на обратном пути, на осыпи подтаскивали камни потяжелее, закрепляли их, чтобы они не сорвались вниз, не увлекли за собой лошадей.
Лошади осторожно переставляли ногами и останавливались, поджидая.
А тропа играла с нами в прятки. Может быть, это была та самая тропа, по которой проходил еще Мерцбахер. Ходили по ней и альпинисты на покорение пика Победы и Хан-Тенгри. Но ледник двигался, тропа разрушалась. И нам пришлось ее «латать». А Николай Васильевич тем временем убегал вперед, отыскивая обрывок старой дороги. Если бы тропу изобразить схематично на бумаге, то вышла бы кривая, состоящая из точек-тире, как телеграфная азбука.
