Особенно пленило нас непрерывное движение всех мускулов лица; очевидно, этим подчеркивалось, что перед нами не маски, а лица живых людей. Наиболее подвижными были большие глаза с коричневатыми белками, брови поднимались, словно дышали, полные губы крепко сжимались, потом подергивались, вокруг них играла своеобразная, почти насмешливая улыбка, которая как бы подымала над изображаемой ситуацией танцора, вступавшего в тайный сговор со зрителями: «Посмотри, — говорила эта улыбка, — ты ведь понимаешь?!.»
Мы мало поняли, а без непрерывных пояснений друзей, знавших в этом толк, поняли бы еще меньше. Но в одном мы разобрались: на первый взгляд кое-что может показаться просто пируэтом, самодовлеющей игрой красок и форм или стилизованной, давно застывшей формой наслаждения движением, переодеванием, демонстрацией самого себя. Но постепенно начинаешь понимать, что в этом есть строгая система, что это своеобразный метод эпического повествования, что здесь есть стройное развитие сюжета и все остальное с ним связано, необходимо.
Короче говоря, первый вывод гласил: то, что кажется абстрактной импровизацией, служит выражением совершенно конкретных явлений. Вопрос второй: как обстоит здесь дело с реализмом? Разве этот танец менее реалистичен, чем, скажем, пражская постановка «Лебединого озера»? Разве европейский балет не нуждается в некоторой снисходительности, разве непосвященный зритель не мог бы спросить: «Почему актеры не заговорят, хотя в некоторых жестах чувствуется мучительная потребность в слове? Почему лебедь должен выглядеть и двигаться именно таким образом? Почему робкие влюбленные при первой же встрече обнимаются и хватают друг друга за бедра?».
Понимание индийского балета, так же как нашего или китайского, невозможно без знания символов, традиций. Увидевший их впервые должен проявить добрую волю к пониманию, должен подчас подавить желание рассмеяться, до известной степени даже подчиниться террору людей посвященных.
Попробуем применить это положение к творчеству современных индийских художников, а также к произведениям некоторых наших художников: не требуем ли мы слишком много, когда хотим, чтобы все эти картины, стихи, композиции говорили ясно, недвусмысленно, были обращены к каждому, приходящему без определенной подготовки и даже без наличия доброй воли?
Я уже слышу ваши возражения. Не станешь же ты отрицать, что существует и такое искусство, которое понимают все и сразу?
