Пребывание на зимовке выработало у нас своеобразные «высокогорные» привычки.
Как-то в Ташкенте перед отправкой на Кызылчу мы, несколько зимовщиков, шли вечером по улице. Гидролог Карим зачем-то отстал; взглянув на нашу компанию сзади, он расхохотался. «Ты что?» — оглянулись мы. «Да вы посмотрели бы со стороны, как идете!» Карим согнулся, ссутулился, приподнял плечи и, будто поднимаясь в крутую гору с грузным рюкзаком, тяжело двинулся по асфальту. Мы переглянулись и тоже рассмеялись. Да, такая походка стала для нас привычной, как и слова «ущелье», «вершина», «обвал», «перевал», «хребет».
Резко бросалась в глаза разница между светлыми лицами горожан и нашими темными физиономиями, опаленными солнцем, ветром и морозом.
Привычка к хрустально-чистому воздуху гор в городе давала себя знать. Первые дни после спуска мы буквально задыхались от дыма, копоти и автомобильного угара, хотя местные жители их совсем не чувствовали.
Мы не особенно боялись лавин, привыкли к ним, как к опасности, которой можно избежать, соблюдая определенные правила. Но вот одиночества некоторые не выносили. Кое-кому из зимовщиков, даже мужчинам, почему-то внушали страх безобидные двухвостки, небольшие насекомые, иногда, особенно в первые годы, заползавшие в спальные мешки.
Обитатели станции были молоды и здоровы; жизнерадостность, требовавшая выхода, проявлялась в бесконечных шутках и розыгрышах, не всегда, к сожалению, носивших невинный характер.
Самой безобидной шуткой считалось подвесить в темноте над спящим приятелем сосульку, чтобы тому капало на нос. В другой раз зимовщику, боявшемуся быстрой езды на лыжах по скользкому плотному насту, натерли сзади комбинезон мылом. Когда тот по привычке на полном ходу попытался затормозить «пятой точкой», торможения не получилось, и бедный лыжник полетел в глубокий заснеженный сай. Во время работы в горах самой милой и обычной шуткой считалось скатить на стоящего ниже приятеля хорошую каменную глыбу весом в несколько десятков, а то и сот килограммов. При этом об опасности предупреждали лишь тогда, когда камень был почти рядом. Отчаянным кенгуровым прыжком человек спасал свою жизнь, а рядом, выбивая из скал искры и вспахивая землю, со свистом пролетала здоровенная булыга. Я был просто поражен, однако меня успокоили: «Какой же из него зимовщик, если он увернуться не сможет?» В ответ на эту железную логику я смог лишь растерянно развести руками.
Как-то весной мы решили попугать наших гидрологов, живших временно в небольшой будке в устье Кутыр-Булака, где они вели наблюдения за режимом этого притока Кызылчи. Решено было одеться в вывороченные мехом наружу тулупы и поздним вечером, с рычанием выскочив из-за камней, попрыгать вокруг будки и скрыться. Думаю, что эффект был бы потрясающий, однако возможность получить хороший заряд картечи несколько остудила наше воображение, и здравый смысл взял верх над необузданной фантазией.
