Причина этого волшебства довольно прозаична. Просто ветер переносит сыпучий свежевыпавший снег с одних склонов на другие, поднятый ветром снег окрашивается лучами заходящего солнца в огненные цвета.
Отдохнув, мы вновь принялись за работу. Продели в скобы у основания агрегата ломы, поднатужились и с кряхтеньем, воем, стоном и, наконец, радостным ревом затащили тяжелый груз через узкую дверь в агрегатную, поставили на фундамент. Теперь у нас, как в городе, будет настоящее напряжение — двести двадцать вольт!
Если бы посадить в кызылчинскую баню антарктического пингвина, он бы запел: «Вернулся я на родину». Только благодаря закалке мы могли спокойно мыться, стоя на льду и плескаясь кипятком из тазика. Между прочим, мы мыли в бане и нашего станционного кота.
Днем станция освещалась от батареи аккумуляторов с тридцатишестивольтовым напряжением, а вечерами стали заводить новый генератор на двести двадцать вольт. По сигналу — трехкратному миганию света — мы меняли лампочки, затем в сеть подавалось высокое напряжение. Баня же, как и положено, освещалась от аккумуляторов постоянно, лампочки здесь никогда не меняли, и смена напряжения на станции этого учреждения не касалась.
И вдруг однажды в самый разгар мытья свет в бане зловеще замигал. Все на миг оцепенели. Включение высокого напряжения в баню, где мокрые провода тянулись по сырым стенам, угрожало всем моющимся смертельной опасностью. Среди голых поднялась паника. Некоторые, не смыв мыла, стремительно кинулись в раздевалку, судорожно натягивая одежду на скользкое тело. Другие собрались окунуться в железную бочку с ледяной водой или в бак с кипятком, чтобы «экранироваться» от удара током. Свет замигал чаще, испуганный рев раздался громче, из бани выскочила фигура в костюме Адама и длинными прыжками устремилась по сугробам на электростанцию.
Оказалось, что наш радист и электрик Витя Бурмин, переставляя аккумуляторы, несколько раз нечаянно отключал баню, забыв про моющихся. Ничто никому не угрожало. Инцидент был исчерпан, и в бане вновь воцарились тишина и покой.
Зимой мы спускались вниз очень редко, поэтому каждый собирающийся в Ангрен или тем более в Ташкент получал несколько десятков самых различных заказов. Выполнив все поручения, с полутора-двумя пудами груза за плечами, путешественник начинал медленно подниматься на станцию. Пройдя малоснежный Четыксай и сравнительно легкие участки пути ниже устья Кутыр-Булака, путник вступал в долину Кызылчи. Сразу круче становился подъем, глубже снег, труднее путь. Возле обрывов красноватого песчаника, от которых, наверное, и пошло название Кызылчи, из-за поворота открывался вид на станцию, до которой по прямой оставалось километра три. Здесь человек с облегчением сбрасывал тяжелый рюкзак и начинал танцевать на снегу, разминая затекшие плечи.
