Он опять замолчал, теперь уже надолго.
- Ладно, - проговорил он спустя несколько минут, тяжело поднимаясь на ноги. - Вставайте.
Рокот винтокрылов стихал вдали. Эйела встала, возмущенно отметив про себя, что руки ей Ретт не подал.
- Что же мне делать-то с вами? - задумчиво произнес он, оглядывая девушку с головы до ног.
- Оставить в покое, - зло ответила Эйела, отряхивая смятую юбку. В воздухе повисли клубы золотой пыли.
- Так ведь убьют же, - равнодушно возразил Ретт. Эйела подавилась пылью.
- Кто?
- Тут немало народу первые дни шляться будет. Беженцы, умники вроде вас. Из зоны их армия не выпустит, вот и начнут ради еды крошить всех на своем пути.
- Цивилизованные дикари? - попыталась поиронизировать Эйела. Ретт как-то странно посмотрел на нее.
- Люди, - произнес он так, будто это все объясняло. У девушки начало складываться впечатление, что для фельдшера это действительно объясняет любую сделанную человеком гадость. Ну люди, ну что с них, убогих, возьмешь?
- Пойдемте, - фельдшер подобрал валяющиеся неподалеку бидоны.
Эйела решила не спрашивать, куда. До сих пор все ее вопросы либо встречались ледяным презрением, либо получали такой ответ, слышать который не хотелось. В полном молчании пара проследовала по улице Свободы в старый район, где не было водопровода и еще сохранились колонки. О тележке Ретт то ли забыл, то ли решил не связываться.
- Можете жить у меня, - сказал фельдшер, когда оба бидона наполнились рыжеватой холодной жидкостью. Эйела хотела напиться, но Ретт настрого запретил. - Места стало много, когда хозяева удрали.
- А вы чего остались? - спросила Эйела осторожно.
- Покоя хотел, - хмуро ответил он. - Надоели они мне все.
Очень скоро Эйела выяснила, что жить с Реттом - не сахар. Да, конечно, в его доме всегда были и вода - на второй день бывший фельдшер, ругаясь по-черному сквозь сжатые зубы, наладил трескучий насос, подающий воду из колонки -, и газ в плите: это очень много для города, где все коммунальные системы сдохли в одночасье. Но обитать постоянно рядом с угрюмым, резким, недобрым Реттом казалось девушке свыше сил человеческих. И работа. Так много трудиться ей не приходилось никогда. По вечерам, когда закатный Эон поджигал пыльные небеса и работать становилось невозможно, Эйела падала в постель и несколько минут, прежде чем заснуть глухим, беспробудным сном, от всего сердца жалела те поколения своих - и чужих - предков, которые вкалывали так всю жизнь.
