— Понятно. В клубе вы увидели сестру, и… Что было дальше?
— Дальше я попытался увести ее.
— Увести?
— Да, увести, забрать оттуда! Нас задержали его люди, и…
— Чьи люди? Романова?
— Ну, конечно. О ком мы сейчас говорим? Да, они схватили нас, затолкали в машину.
— Это случилось в клубе?
— Нет, уже на выходе, нам удалось выбежать, но уехать мы не успели.
— Вы были не одни? С вами был ваш друг — Павел Алексеевич.
— Да, но Пашке удалось уехать, а вот мы с Нюткой не успели.
— Вы с вашим другом пришли в клуб вместе?
— Нет, я пришел туда один.
Дальше я рассказал о том, что Пашка знал, что Аня помогает полиции, рассказал, что Аня передала Пашке компромат на Виталия, и в подробностях поведал о том, что именно происходило в доме Виталия. Этот нудный, дотошный разговор длился еще примерно минут сорок, а затем следователь сообщил, что до суда я побуду пока на свободе, под подпиской о невыезде.
— Благодари за это Александра Петровича! — бросил он мне.
Итак, дело передают в суд, который состоится через два месяца.
— Подсудимый, встаньте! Вам предоставляется последнее слово. Вам есть, что сказать? — голос судьи доносился до меня откуда-то издалека. Я поднял на него бессильные, уставшие от бессонных ночей и, не скрою — нередких слез, глаза.
— Я не убивал, — тихо и безнадежно сказал я.
Я знал, что меня осудят. Я, по слезным мольбам Ани продал свой дом, чтобы нанять хорошего адвоката, но все без толку. По-моему, он и сам знал, что проиграл это дело, хотя и поддерживал меня до последнего, мол, не волнуйся, все под контролем.
То время, что длилось заседание присяжных, казалось мне вечностью, и я уже желал лишь одного — чтобы это все скорее закончилось. Не важно, в мою ли пользу. Я старался не смотреть в ту сторону, где сидели Аня с Пашкой. Слишком уж тяжело мне было смотреть и на Пашку, и тем более, на рыдающую Нютку.
И вот, наконец, оглашение приговора: «Никитина Сергея Александровича признать виновным…»
Дальше я уже не слышал. Голова моя закружилась, а уши словно набили ватой. Сквозь звуковую завесу я слышал лишь рыдания Ани.
— Не переживайте, Сергей, — услышал я голос своего адвоката. — Мы подадим на апелляцию. Еще не все потеряно. Будем бороться!
Я хотел ответить ему, чтобы шел куда подальше. Будем бороться! Понимает ли он, что я пережил? Что для меня означает эта борьба, и каких нервов она стоит?
Я покорно протянул руки, чтобы на них защелкнули наручники, и меня повели из зала суда.
С того дня я превратился в зомби, я словно умер. Я вроде был живой — я говорил (правда, редко, лишь тогда, когда приходилось отвечать на вопросы), ходил, справлял нужду, и так далее, но тело мое двигалось самостоятельно, без меня. В моей голове совершенно не было мыслей, и иногда мне казалось, что и меня самого во мне нет, нет души — она будто умерла тогда, при вынесении приговора, от пережитого стресса.
