Наконец мне удалось схватить змею позади головы и тем помешать ей укусить еще раз. Взбешенный питон извивался и широко разевал пасть, показывая черный язык и загнутые, как крючья, зубы. Затем он с поразительной быстротой обвился вокруг моего тела, едва не лишив меня возможности дышать, и сжал так, что вены на моих руках сильно вздулись.
К счастью, он был не настолько велик, чтобы задушить меня, но в том неустойчивом положении, в каком я находился, эта длинная мускулистая масса сковывала мои движения, и я предвидел наступление момента, когда мы вместе с питоном очутимся в реке. Я мог быть уверен, что в этом случае никто из гребцов не бросился бы выуживать меня — так велик был их страх перед змеей! Решив отпустить свою добычу, я ослабил хватку, но змея усилила свою, и из похитителя я превратился в пленника. Мало-помалу, однако, питон разжал тиски, и, действуя попеременно мягкостью и твердостью, я сумел полностью развернуть гада, продолжая крепко держать его.
Оставалось только посадить пресмыкающееся в достаточно надежное место, но у нас под рукой не было ничего подходящего. Жорж, заснявший конец сцены, решил эту проблему, стащив с себя брюки; он бросил их мне, предварительно завязав обе штанины. Я погрузил туда питона, завязал брюки сверху, чтобы он не убежал, и швырнул на берег.
Внизу начальник гребцов сказал мне:
— Если бы змея укусила одного из нас, он бы тут же умер, но вам, белым, яд нипочем.
Напрасно я уверял его, что питон неядовит и что в противном случае я был бы так же отравлен, как всякий другой, он не поверил ни одному моему слову! Поэтому на следующий день его очень удивило, что я не хватаю королевскую кобру — гада, укус которого убивает за двадцать минут буйвола! Она свернулась на ветке так низко, что мы могли бы дотронуться до нее пальцем, сидя в пироге. Но я предпочел не нарушать ее солнечных ванн, так как мы не захватили противозмеиной сыворотки — впрочем, довольно иллюзорного средства от укусов такого рода змей.
Немного погодя мы заметили еще одного питона, меньших размеров, чем пойманный накануне; он также грелся на солнце, лежа на дереве. Этот питон оказался хитрее первого: при моем приближении он бросился в реку и поплыл к противоположному берегу; все его тело колыхалось под водой, и только голова на прямой шее торчала наподобие перископа.
В середине дня, когда солнце палило особенно нещадно, гребцы отыскивали место для привала. Пока молодежь собирала хворост и разводила костер, старшие выносили раненого из пироги и устраивали его в тени дерева, а затем отправлялись рвать большие листья дикого банана, служившие блюдами и тарелками. Некоторые забрасывали удочки или сеть, другие вырезали деревянные ложки или же крючья для подвешивания небольших, почерневших от копоти чугунных котелков — непременной принадлежности походного снаряжения даяков.
