Звезда Обрескова взошла высоко. Все чаще на его депешах появлялись одобрительные резолюции императрицы. И кто знает, каких постов смог бы достичь, имей он характер чуть «эластичнее». Однако именно чуткости к придворным конъюнктурам у Алексея Михайловича не было и в помине. Скорее наоборот.
Если он видел, что фон Рексин, сменивший личину коммерсанта на почетную должность прусского посланника в Константинополе, ведет двурушническую политику, он так и доносил в Петербург, нимало не заботясь о том, что между Россией и Пруссией только что подписан союзный договор. «По моему слабому рассуждению и предвидению, — писал он, — нет той жертвы, какой бы прусский король не принес для приобретения турецкого союза».
Доброжелатели Алексея Михайловича в Петербурге пытались без лишнего шума как-то уладить разраставшийся скандал, но Обрескова словно заклинило. С каждым курьером он направлял в Коллегию иностранных дел депеши, в которых решительно требовал отзыва Рексина из Константинополя за деятельность, противоречащую союзническим обязательствам Пруссии перед Россией.
В конечном счете Алексей Михайлович добился своего — в Константинополе Рексина сменил Зегеллин, новый посланник, действовавший значительно более осторожно. С ним у Обрескова сложились неплохие отношения. Однако с того времени одобрительные отзывы в адрес Обрескова стали поступать из Петербурга все реже и реже.
Впрочем, у Алексея Михайловича не было времени задумываться над внезапным охлаждением к нему высоких столичных инстанций — приходилось заниматься новыми делами.
Поставленная Петербургом задача исключить Турцию из событий вокруг Польши, развернувшихся после внезапной смерти в 1763 г. короля Августа III и избрания на престол Станислава Понятовского, потребовала от Обрескова громадного напряжения сил. К тому же здоровье стало сдавать. Пользовавший Алексея Михайловича голландский врач Корнель поставил диагноз: ипохондрия и опасное разлитие желчи по всему телу. Левая рука практически не действовала, а правая так дрожала, что Обресков едва мог держать в руках перо. Алексей Михайлович направил Панину прошение о переводе в Петербург. Однако Панин и слушать не хотел. В 1766 г. с извинениями он вынужден был отказать Обрескову в очередном отпуске. Потом Алексей Михайлович уже и сам домой не просился, понимал — не время.
