.
На самом деле, вопрос о работе в архивах был уже решен, и письмо к Бенкендорфу являлось лишь формальностью. Пушкин еще до этого письма встретился с Николаем I на прогулке в Царском Селе и обсудил с ним возможность получения доступа в архивы с целью написания истории Петра.
На письме Пушкина Бенкендорф наложил резолюцию:
«Написать гр. Нессельроде, что Государь велел его принять в Иностранную коллегию с позволением рыться в старых архивах.»
А в середине октября в очередном письме Бенкендорфу Пушкин демонстрирует восхитительное простодушие, предполагая, что и Собрание своих стихотворений[53] он может издавать «под собственную ответственность», как это было с публикацией «Бориса Годунова».
Бенкендорф в ответном письме не замедлит уточнить, что разрешение царя было разовым и относилось только к изданию трагедии.
Письмом Бенкендорфу от 24 ноября 1831 г. Пушкин, вспоминая оскорбительный пасквиль Булгарина годичной давности, в котором его прадед Ганнибал представлен был негритенком, «купленным матросом за бутылку рома», объясняет, каким образом стихотворение «Моя родословная», явившееся ответом на пасквиль Булгарина и оставшееся неопубликованным, разошлось в списках.
В конце 1831 г. в альманахе «Северные цветы на 1832 год» было опубликовано стихотворение «Анчар», вызвавшее неудовольствие Бенкендорфа, который в подчеркнуто официальном письме от 7 февраля 1832 г.[54] требует объяснений, почему это стихотворение вместе с рядом других напечатано без высочайшего разрешения?[55]
В тот же день, 7 февраля 1832 г., Пушкин пишет ответное письмо[56], в котором излагает свой взгляд на условия договоренности 8 сентября 1826 г. с Николаем I: «Я всегда твердо был уверен, что Высочайшая милость, коей неожиданно был я удостоен, не лишает меня и права, данного Государем всем его подданным: печатать с дозволения цензуры».
При этом он ссылается на то, что в течение прошедших шести лет стихотворения его печатались и перепечатывались и с разрешения обычной цензуры и никогда не возникало какого-либо неудовольствия по этому поводу. В завершение Пушкин просит личной аудиенции у Бенкендорфа. Встреча, судя по резолюции, сохранившейся на этом письме Пушкина, состоялась 10 февраля[57]. Во время разговора с Бенкендорфом Пушкин, по-видимому, более развернуто представил свои доводы с конкретными указаниями на осуществлявшиеся ранее публикации его стихотворений, пропущенные обыкновенной цензурой.
Представление, возобладавшее в советском пушкиноведении, что дело было не в нарушении установленного порядка, а в том, что Бенкендорф усмотрел в стихотворении «Анчар» антиправительственные аллюзии, не имеет достаточных оснований.
