Хочет наследника, про которого будет говорить, что в его жилах течет кровь Романовых.
— Надеюсь, Анфиса, — Островский без предупреждения хватает меня за подбородок, сдавливая до россыпи красных пятен перед глазами, — с тобой все в порядке. В противном случае я буду очень… очень расстроен.
Я даже не знаю, что ему ответить.
Каждый раз, когда мне начинает казаться, что я привыкаю к его грубому обращению, Островский делает что-то вот такое — и я снова трясусь от страха.
Потому что теперь живу в его мире. Вселенной, где правят некоронованные короли, которым ничего не стоит превратить жизнь человека в кошмар. Любого человека, если он стоит хотя бы на ступень ниже. А я для него просто паразит, которого он вынужден терпеть рядом по необходимости. И стоит мне взбрыкнуть…
Он как будто понимает, о чем думаю.
Хотя неудивительно. За столько лет наверняка научился читать по лицам. Иначе не был бы он Маратом Островским — человеком, который богат настолько, что под него не рискуют копать даже самые правдолюбивые СМИ. Не считая парочки совсем уж бесстрашных блогеров.
— Я просто хочу, чтобы моя племенная кобыла сделала то, ради чего я ее купил, — медленно, словно разговаривает с совсем отбитой, разжевывает Марат. — Ничего сложного, Анфиса. Я трахаю тебя каждый день. Стараюсь выполнить то, что должен. И пока что в нашем браке, я — тот человек, который прилежно выполняет свою часть сделки. А ты только очень «старательно украшаешь» мою жизнь своим постным лицом.
Это он о подарках.
О мехах, драгоценностях, сумках от «Шанель» и «Диор», красивой жизни, за которую я недостаточно долго и красиво валяюсь у него в ногах.
Точнее, не валяюсь совсем.
Хоть мне и страшно, что однажды та часть его мозга, которая хоть немного контролирует тело, впадет в кому, и он сделает со мной то же самое, что сделал с собственным сыном.
— Твоя племенная кобыла раздвигает ноги всегда, когда ты хочешь, — говорю спокойно, нечеловеческим усилием воли превозмогая страх. — Извини, что она больше ничего не может сделать, чтобы ускорить процесс.
Ему не нравится, что говорю о себе как будто со стороны.
А мне даже нравится.
Потому что жена Островского — бедная проданная в рабство женщина, и мне искренне ее жаль, потому что она обречена существовать в его мире только в качестве рабыни. И не важно, скольких «правильных» наследников она родит. Ее место будет около пятки мужа: в покорности, с потупленным взглядом и фальшивой улыбкой благодарности за все, что перепадает из его рук. Иногда за бриллианты и соболя, иногда — за побои.
