Остаётся рассказать немного. Я даже мог бы на этом закончить своё признание. Однако добавлю ещё несколько слов.
Следует затронуть сам процесс. Он не представлял ничего достойного упоминания. Со своей стороны, я даже не пытался оправдаться в преступлении, в котором меня обвиняли. За невероятное никто и не отвечает. Вот почему я замолчал.
Речь моего адвоката – выше всяких похвал. Он, должно быть, сказал, что, по существу, настоящим виновником моего преступления была Марта, которая исчезла и которую полиция, я полагаю, тщетно разыскивала.
В моём преступлении, конечно же, подразумевался мотив страсти. Я казался романтически-загадочным сфинксом. Так что над всем парила смутная таинственность. Отсюда и доброжелательность присяжных.
Однако я должен заявить, что о моём судебном процессе я сохраняю довольно невнятные воспоминания. Вся моя жизнь рухнула в тот момент, когда револьвер Рикарду упал к моим ногам. Перед такой фантастической тайной я потерпел поражение. Что же тогда произошло такого, что вернуло меня в реальность?… С того момента и до сегодняшнего дня тюрьма казалась мне успокоением, концом, развязкой…
Поэтому долгие утомительные часы, проведённые в суде, я видел, как в тумане – как фальшивые, разворачивающиеся абсолютно не в той обстановке, в какой они должны были бы проходить…
Мои «друзья», как всегда бывает, отстранились от меня: и Луиш де Монфорт, который столько раз заявлял о своей дружбе, и Нарсизу ду Амарал, в чью привязанность я также верил. Короче говоря, ни один из них не навещал меня в ходе процесса, чтобы поддержать. Хотя меня ничто уже не могло воодушевить.
Однако в лице своего защитника я нашёл настоящего друга. Я забыл его имя; помню только, что он был ещё молод, и что его лицо поразительно напоминало лицо Луиша де Монфорта.
Позже, во время слушаний, я также не мог не заметить, что допрашивавший меня судья немного походил на врача, лечившего меня восемь лет назад от менингита, который чуть не свёл меня в могилу.
Любопытно, что наш мозг, способный абстрагироваться от всего в решающий момент, не оставляет без внимания такие мелкие детали…
* * *
Я уже говорил, что мои десять лет заключения пролетели быстро.
В общем, жизнь в тюрьме, где я отбывал своё наказание, была не самой тяжёлой. Месяцы шли одинаково монотонно.
У нас был широкий огороженный двор, по которому мы в определённые часы могли гулять, всегда под присмотром охранников: они следили за нами, прогуливаясь тут же, рядом, а иногда мы даже перекидывались парой слов.
