– А то! Меня не берут на работу на ваш завод. Отказали. Я инженер-геофизик со стажем. Завод дал объявление, что требуются. И не берут. Что им не понравилось? Может быть, моя национальность?
– Интересно. – Директор оставил рукав плаща. – Сразу так?
– А как же. – Я понимал, что сжег мосты, остается только вперед, и, едва сдерживая слезы, пробубнил: – Инженер-геофизик. Ленинградская прописка…
– А пятый пункт хромает, – с непонятной интонацией прервал директор. – У меня тоже с пятым пунктом не все в порядке, если верить вам. Однако я директор завода… Глупости все это.
Я молчал. Продолжать дискуссию бесполезно, ибо недоказуемо: известно, что в нашей стране все равны, и нечего баламутить… Нет ничего горше ущемленного национального достоинства. Странное состояние – здоровый физически, вроде не совсем уж и дурак и внешне вроде не урод, а хочется сжаться, спрятаться куда-нибудь, затеряться в толпе, когда вдруг слышишь слово «еврей». За какую такую провинность? Помню, в детстве, желая оправдать себя за очередную драку на улице, я сообщал маме или бабушке: «Они мою нацию задели». И все сходило с рук. Я вступил в драку, защищая честь…
Детство позади. Мне уже двадцать пять. Но по-прежнему чувствую на своем лице и руках шагреневую кожу, что, стягиваясь, обнажает нервы… Хочется уйти, исчезнуть, пройти слепым коридором на улицу, в дождь, где все равны под своими зонтами. Смуглые пальцы директора, заметно покрытые темным пушком на фалангах, цепко держат мой диплом и заявление с отказом.
– Вы что, из Баку? – произносит Туниманов.
– Да. Из Баку. – В интонации директора я улавливаю заинтересованность. – Вы были в Баку?
– Родился там. Садитесь. Вот вам лист, перепишите заявление.
* * *
Я шел коридором, тем самым коридором, который мгновение назад казался дорогой в никуда. Теперь это был светлый, нарядный коридор, и даже лисьи мордочки ламп, забранных в тюремные намордники, выглядели яркими светильниками. Память запоздало проявила слова благодарности на армянском языке, которые тщетно пытался вспомнить в кабинете директора. И хорошо, что не вспомнил, подобное он мог бы расценить как нагловатое панибратство. Азербайджанский-то язык я знаю хорошо, а вот армянский похуже, как и многие ребята в моем белом городе детства…
* * *
Человек, под начальство которого меня отрядили, носил фамилию Черемшанов. Кривые ноги заметно выгибали штанины лоснящихся серых брюк, над которыми высился мощный торс, обтянутый серым пиджаком. Под темной челкой, как бы минуя лоб, зыркали маленькие глазки.
