— Ну ладно, ладно, — согласился я. — Давайте приступим, я готов.
Я поднял руки, несколько помощников тут же натянули на меня белое платье, поверх которого надели доспех и белоснежный войлочный плащ. Помимо брони, мне достался узкий стилет с костяной рукояткой, вырезанной в виде головы фурсы. Клинок я разместил справа на поясе, а слева пристроились ножны с мечом. На левую руку мне надели угловатый белый щит, весь исписанный рунами и религиозными текстами.
— А вы времени зря не теряли, — пытаясь рассмотреть себя в большом мутном зеркале, сказал я.
— А то, — хмыкнул Медведь.
Из покоев я вышел первым, следом семенила обслуга, капитан и Медведь шли в хвосте. Мы бодро прошли до главных ворот. Двор был пуст, только дежурная стража караулила стену и башни. Остальные обитатели крепости уже стояли в коробках снаружи.
У ворот меня встретил Шева. Он держал за узду мою лошадь. Рядом стоял Борис.
— Запрыгивай, — кивнул великан.
— Ну уж нет, — не сдержался я при виде своей кобылы. — Я на эту ненормальную больше в жизни не сяду.
— Ещё как сядешь, — хмыкнул Борис. — Мы полгода вкалывали ради этого дня, так что придётся тебе потерпеть.
— Да ладно вам, — заупрямился я. — Неужели нельзя пешком выйти из крепости.
— Нельзя, Андрей, так у них принято, — возразил капитан. — Командир во время парада должен быть верхом.
Я раздосадовано нахмурился и взобрался в седло. Шева вывел кобылу из ворот под уздцы, а дальше, шагов двести по тракту, я проехал уже сам. Я очень боялся, что лошадь снова взбрыкнёт и опозорит меня перед всем гарнизоном. Но обошлось. Кобыла вела себя смирно, прилежно, как никогда. Она покладисто довезла торрека к месту и даже позволила с неё слезть.
Стражники стали коробками. Новые латы блестели на солнце и слепили глаза пуще первого снега. Каждому воину отковали шлем, кирасу и латную юбку.
Первой от леса стояла коробка тяжёлых всадников Берниса. Этим вручили короткие пики, полуторные мечи, топоры и компактные арбалеты. Дальше сверкала пехота. У латников над головами поблёскивали длинные копья и алебарды, а за спинами висели массивные самострелы. Следом стояли пять сотен лучников. Доспехи их были из кожи. Кроме мечей, кинжалов и рекурсивных луков оружием стрелков не обременяли.
Дольше всего мой взгляд задержался на последней коробке. Там, корявым строем, считай, разношёрстной толпой, стояли мастера, благодаря работе которых луг перед крепостью отражал лучи зимнего солнца. На них не было новой брони, в руках уставшие люди не держали новых клинков, мы их не учили ни маршировать, ни сражаться, но на лицах горели радостные улыбки. Мастера гордились своей работой, а я гордился ими вдвойне.
