— И будучи впервые в стране — отгородиться от нее бетонными стенами, не увидеть самой, своими глазами, не почувствовать… — удивлялся первый голос.
— Но ведь можно видеть своими глазами многое, но… не обязательно тайфун! — защищался второй.
— А что тайфун — это не часть жизни японца? — ехидство звучало вполне откровенно. — Или его лучше видеть чужими глазами?
Второй голос что-то неразборчиво мямлил, а первый весьма отчетливо резюмировал:
— Боишься.
— Не-ет, — тянул второй.
— Ну так в чем же дело?
На этом диалог прервался, ибо наш шофер последним лихим разворотом руля подкатил автобус к самому подъезду, и все заспешили к выходу.
В 12 часов работа закончилась, и, когда схлынули толпы токийцев, спешивших добраться до дому, я тихонько подошла к створкам дверей и выглянула на улицу. Там было темно, во всяком случае больше было похоже на сумерки, чем на полдень. Совсем рядом что-то громко выло, как будто где-то в горах в глубоком ущелье металась ночная вьюга. Не понимая еще до конца, в чем дело, я выскользнула наружу и пошла между низкими деревянными строениями. Это выл ветер, однако внизу еще было полное безветрие. Вой шел сверху, где ветер кружился в спустившихся тучах, и, видимо, вся сила, которую он собирался обрушить на город, была еще впереди. Однако очень скоро крутящиеся струи спустились вниз, и двигаться стало трудно. Можно было идти только в ногу с ветром, идти навстречу его полету было бессмысленным занятием. Грязные потоки воздуха, в которых кружились щепки и обрывки бумаги, подхватили меня и потащили, толкая по улице с такой же легкостью, с какой они несли миллионы соринок. Светлое платье, выглаженное только утром, в несколько минут превратилось в серую тряпку. За ворот сыпались бесконечные пригоршни пыли, сухой и колючий песок скрипел на зубах, а волосы, густо напудренные суглинком, стали тверже парика. Рядом со мной, как бы очерчивая линию движения ветра, летели полотнища сорванных бумажных вывесок с мелькающими красными и черными иероглифами, жестяные указатели на треугольных подставках, с грохотом катились мусорные урны, выдернутые кустарники растопыренными корнями, как руками, цеплялись за мостовую. Сила ветра удесятерялась с каждой минутой. Тайфун стремительно приближался.
И тут меня потащило на мостовую. Я отчаянно упиралась, сразу вспомнив страницы японских газет, где подсчитывались жертвы, брошенные тайфуном под колеса автомобилей. Короткая эта борьба окончилась бы, конечно, не в мою пользу, если б не телеграфный столб, внезапно возникший за пеленой пыли. Я неслась к нему, как к своему спасителю, не задумываясь о том, что встреча может оказаться не столь уж приятной. Наконец наше свидание состоялось. Вытянув вперед руки, я попыталась смягчить силу удара. Но все же он, наверное, был не меньше знаменитого удара дяди Митрофанушки о притолоку конюшни, когда резвый конь внес его туда на полном скаку.
