В обе стороны от ворот отходят галереи с голубыми скатами крыш, с колоннами, покрытыми красным лаком. Стены галереи с одной стороны плотно заполнены скульптурными композициями фантастических животных, птиц и цветов — таких композиций здесь свыше трехсот. Белоснежные цапли, маленькие серо-голубые куропатки, а рядом заросли живых, как будто росой обрызганных, диких роз; белогрудый диковинный фазан веером раскрыл крыло с острыми стрелами алых перьев, зелено-изумрудное тело его изогнулось, в перьях хвоста играют все цвета радуги. А дальше новая композиция — пушистые, упругие, благоухающие пионы вьются вдоль красных колонн, попугайчики с острыми клювами прячутся среди листьев, их маленькие головки с любопытством вытянуты вам навстречу, и кажется, они готовы в любую минуту вспорхнуть и исчезнуть в ветвях криптомерий.
Оттого что резные фигуры животных, цветов, птиц помещены на темном фоне и далеко вынесены навстречу зрителю, создается впечатление совершенной их объемности. Впрочем, вряд ли кто задумывается о методах и художественных средствах Риэки Кано — творца галереи, когда стоит перед Емэймоном, этим не только гармоничным, но и чрезвычайно поэтичным сооружением.
Эмоциональное его воздействие велико — зритель невольным волнением оплачивает свою встречу с сокровищами Никко. И это, наверное, самая драгоценная дань, которую ежедневно принимают вдохновенные творения известных и безвестных тружеников средневекового искусства.
Обратная сторона галереи выходит во внутренний дворик, покрытый мелким дробленым камнем. По существу это каменный газон, который так часто встречается в средневековой японской архитектуре, и не только в храмах, но и во дворцах феодалов.
Белые камни прижимались к красным колоннам. Яркое солнце нагревало светлый каменный газон, камни отражали солнечные лучи, и вся галерея была наполнена горячим отраженным светом. Красный пол ее мягко светился, и создавалось впечатление, будто по белым камням течет спокойная пурпурная река, в которой отражаются стрелы колонн.
У самого края галереи, на камнях, мы увидели аккуратно поставленные в несколько рядов детские ботинки — это идущая перед нами группа школьников продолжала осмотр. Ходить по крытому лаком полу в обуви не разрешается, и мы покорно стали снимать туфли, подпрыгивая на камнях, нагретых совсем не по-осеннему жгучим солнцем. Кто-то из нас сказал: «А вдруг и пол такой же обжигающий, не так еще придется прыгать, взгляните — он на самом деле как будто раскаленный». Действительно, пол зловеще, как нам теперь казалось, светился. Но каково же было наше удивление, когда первый храбрец, решительно шагнувший на галерею, действительно повел себя как-то странно: сделав рывком два коротких шага, он остановился. Выражение его лица быстро изменилось, и затем он жалобно, как цапля в осенней воде, поджал ногу — пол был ледяной, холоднее каменных плит, впитавших глубинный холод и влагу земли, настоящий лед, беспощадно жгущий подошвы своим холодным огнем. Не рассуждая на сей раз о качествах и секретах лака (обычно у нас по каждому поводу возникала дискуссия), мы молча двинулись вдоль красных колонн. Навстречу нам, еле сдерживаемые взрослыми, быстрым галопом мчались закончившие осмотр ребята. Прыгая в свои нагретые солнцем туфли, они с сочувствием смотрели на наши босые ноги, в то время как мы с бесстрастными лицами продолжали неистово фотографировать орнаменты галереи. Молодой преподаватель, указав на нас, что-то произнес — очевидно, детям, как всегда, приводили назидательные примеры. Никто из них не догадывался, что нас неотступно преследовала мысль- назавтра мы обеспечены солидной ангиной или на худой конец гриппом с высокой температурой.
