Ирак был единственной арабской страной и вообще единственным местом за пределами родины, где нам удалось повидаться. Шел апрель 1967 года, но жарко было, как в июле. Олег был занят, но все же нашел время нас встретить, а на следующий день мы с ним поехали к упоминаемому в его книге доктору Юсефу Иззаддину, писателю и историку, занимавшему тогда одновременно посты генерального секретаря Академии наук и Союза писателей Ирака. На встрече присутствовала также египетская поэтесса Карима, у которой с Юсефом Иззаддином завязался, казалось бы, чисто филологический спор, о том, на каком языке будут говорить арабы в будущем. Доктор Юсеф говорил, что, вне всяких сомнений, они будут говорить на современном арабском литературном языке (на котором и шла беседа), но Карима отстаивала перспективу перехода всех арабов на египетский диалект. Я был на стороне Юсефа. Но Олег мне потом сказал: «Будущее — за египетским диалектом. Юсефа я очень уважаю, но вряд ли его пророчество осуществится. Сам посуди — здешние арабы смотрят фильмы на египетском диалекте, вечерами видят по телевидению египетские пьесы — тоже на египетском, а не на иракском диалекте. Египетский диалект более обогащен литературной лексикой и более модернизирован, чем все прочие арабские диалекты».
Я тогда уже не помню в какой раз посмеялся над «египтоманией» моего друга, но потом задумался и пришел к выводу, что его мысли не лишены оснований. Что же касается Юсефа Иззаддина, то в память о встрече с ним у меня хранится его книга о правлении Дауда-паши в Ираке. Причем самое поразительное в этой книге — наличие в списке использованной автором литературы произведений на грузинском языке. Дауд-паша, как и другие правители Ирака конца XVIII — начала XIX в., был грузином по происхождению, и Юсеф Иззаддин, чтобы осветить соответствующий период истории своей страны, специально выучил для этого грузинский язык.
В Ираке — древнем Двуречье — Олег прожил четыре года. И он очень четко, уже в первых письмах, установил разницу между «смышлеными и предприимчивыми египтянами», «мягкими и медлительными сирийцами» и «жесткими, резкими, мужественными иракцами». Уже потом, через много лет, мне приходилось слышать примерно то же от арабских социологов с мировым именем, например известного эксперта ООН Самира Амина. И мне до сих пор приятно сознавать, что мой друг, не будучи ни социологом, ни этнографом, не проводя каких-то специальных изысканий, на основе только лишь своей эрудиции и интуиции пришел к тем же выводам, что и видные ученые.
