– Я только отнесу это стекло в проявочную и тут же вернусь к вам.
Он скрылся за дверью справа, но меньше чем через минуту уже снова вошел в студию, потирая руки и готовясь приступить к работе.
– Итак, – начал он, отодвигая в сторону плетеный стул, который использовал для предыдущего портрета, – что вы хотели знать о спиритуалистической фотографии?
– Ну… – Я потянула за темно-синюю нитку на моем правом манжете и попыталась собраться с мыслями. – Моя тетя говорила, что вы обличаете мошенников, фотографирующих духов, по всей стране.
– Верно. – Он скатал холст с нарисованным на нем садом. – В основном я путешествовал летом, до того, как из-за гриппа города начали закрывать. Боюсь, что слишком много фотографов добавили в свой репертуар изображения призраков. Пронесшаяся по стране волна горя привела к тому, что люди впадают в отчаяние. Они готовы поверить всему и становятся уязвимы.
– Как пьяница, жаждущий выпивки?
Он покосился на меня через плечо:
– В каком смысле?
– Так описал их отчаяние Стивен Эмберс, говоря о клиентах своего брата. Он рассказывал, что слышал, как они плачут внизу, и это разбивало ему сердце. Как это гадко – наживаться на человеческом горе.
– Это гадко, но все мошенники прибегают к одним и тем же трюкам, поэтому поймать их не представляет сложности. Они считают себя достаточно опытными, чтобы обвести меня вокруг пальца. – Он развернул простой серый холст. – Единственный, кто пока что оказался мне не по зубам, – это наш Джулиус Эмберс.
– Однако я полагаю, что однажды вы и его поймаете.
– Возможно.
Я перестала теребить рукав.
– Вы ведь не считаете, что он говорит правду?
– В глубине души мне хочется в это верить.
– Вы серьезно?
Мистер Дарнинг ответил не сразу. Вместо ответа он притащил большой серебряный контейнер с вишневым деревом и установил его в центре площадки для съемки. Я заметила, что у него на глазах блестят слезы. Горький вкус горя обжег мой язык. Он имел аромат, похожий на уксус, и был в равной степени болезненным.
Я склонила голову, глядя на него.
– Мистер Дарнинг, вы в порядке?
Он выпустил контейнер, уперся руками в бока и сдержанно выдохнул в маску.
– Моя близкая подруга была одной из первых, кто в Сан-Диего умер от гриппа. Изумительная молодая певица, всего двадцати четырех лет от роду.
– О, мне очень жаль. – Я сделала два шага вперед. – Это та самая темноволосая женщина на снимке в окне?
Он кивнул и вынул из нагрудного кармана платок.
– Только начав охотиться на мошенников, я был настроен скептически. – Он утер левый глаз. – Но сейчас я стремлюсь найти осязаемые доказательства того, что мы все после смерти куда-то переходим. Невыносимо больно думать, что душа такого нежного создания, как Вив, – он прижал платок к правому глазу, а второй глаз зажмурил; с его губ сорвалось сдавленное рыдание, похожее на мучительный стон, – исчезла навсегда. Простите, я не хотел… Это высшая степень непрофессионализма.
