Я снова закрыла глаза, и тут кто-то снова произнес:
– Мэри Шелли.
Я оперлась на локоть, пытаясь проснуться. Невысокий мужчина подошел ко мне. Его шаги гулким эхом разнеслись по пустому вокзалу. Над медицинской маской на его лице блестели знакомые мне круглые очки. Из-под фуражки выглядывали короткие светлые волосы.
Я вскочила:
– Тетя Эва?
– Прости, я так опоздала. Меня не отпустили пораньше, как я рассчитывала. – Она остановилась в нескольких метрах от меня и вытерла грязные руки о штаны. – Я не буду тебя обнимать, потому что вся в грязи. К тому же ты ехала в поезде с кучей других людей. Как только доберемся домой, посадим тебя в горячую ванну, чтобы смыть все микробы.
– Почему ты так одета?
– Что? Разве я тебе не говорила, что после смерти Уилфреда я начала работать на верфи?
– Нет. В своих письмах ты не обмолвилась об этом ни словом. Господи помилуй! – Я не выдержала и расхохоталась. – Утонченная тетя Эва строит боевые корабли.
– Не смейся, это хорошая работа. Помогает забыть обо всех бедах. Все мужчины ушли на войну, и нам, женщинам, пришлось занять их места. – Она подхватила мой окованный железом чемодан с такой легкостью, что стало ясно: эти тонкие ручки снабжены мощными бицепсами. – Надеюсь, ты в силах дойти до моего дома. Я избегаю зараженного воздуха в общественном транспорте.
– А на фабрике воздух не зараженный?
– В основном я работаю на улице. А теперь пошли, хватит тут торчать. Бери свою сумку, идем домой.
Я схватила свою черную сумку с сокровищами.
– Мне нравится твоя прическа.
Она проворчала сквозь маску:
– О волосах ни слова. Я подстриглась только потому, что другие девушки сказали, что так лучше для работы. С тех пор как я отрезала волосы, меня не удостоил взглядом ни один мужчина.
Она пошла вперед, и легкость, с которой она несла мой чемодан, говорила об обретенной ею силе.
Я не решилась указать ей на то, что недостаток мужского внимания, вероятнее всего, связан с грязными ботинками и пропотевшей одеждой, а короткие волосы тут ни при чем. Я плелась за ней в своих ботинках, понимая, как странно мы выглядим: две молодые женщины с разницей в возрасте всего в десять лет, чью женственность уничтожила война.
Новобранцы уехали, и на улице перед вокзалом не было ни души, не считая седоволосого мужчины в костюме в тонкую полоску, грузившего свой багаж в салон черного такси. Водитель курил сигарету сквозь дырку в марлевой маске, и запах дыма смешивался с соленым морским воздухом и доносящимися откуда-то ароматами рыбоконсервной фабрики. Над головой безупречной невинной синевой сияло небо.
