Как она потом рассказывала моим родителям, Михаил Андреевич принял ее хотя и весьма сухо и мрачно, но вежливо. Тихим голосом предложил ей сесть. В качестве предисловия сказал ей несколько лестных слов про качество ее работы и о том, как начальство Прокуратуры высоко ценит ее многолетнюю профессиональную деятельность. Затем также сухо и мрачно перешел к делу: «Елизавета Ивановна, учитывая все это, мы хотели бы предложить вам служебное повышение: перейти на работу в ЦК нашей партии, секретарем-машинисткой. Вы, надеюсь, согласны?». Елизавета Ивановна, по ее словам, растерялась о такого поворота разговора, ничего не могла вымолвить. Суслов посмотрел на нее и, поняв ее состояние по-своему, решил, что она, конечно же, согласна, но тут же сказал, что есть тут у «нашей партии» к ней, дескать, одно небольшое условие, мелочь, чистая формальность: она должна поменять нынешнюю — мужнюю, еврейскую — фамилию на свою девичью и, кроме того, развестись с мужем… Как она вспоминала, она чуть не задохнулась от такого «заманчивого предложения» руководителя партии, сказала, что, мол, извините, но никак не сможет этого сделать, не сможет уйти от мужа, которого любит, от мужа, больного человека, участника и инвалида Великой Отечественной войны. С тем и покинула ЦК КПСС. Было это, повторюсь, в начале 1953-го, в разгар антисемитской кампании в связи с делом врачей-отравителей. Елизавета Ивановна, возвратясь после этого визита на свое рабочее место в Прокуратуру РСФСР, со страхом ждала последствий разговора с Сусловым, но… как ни странно, сразу ничего такого не последовало, а вскоре умер «вождь и учитель», разоблачили и наказали организаторов дела врачей, и постепенно тучи над Елизаветой Ивановной, казалось, рассеялись… Но так только казалось: через полтора года ее под каким-то благовидным предлогом все-таки вынудили уйти из Прокуратуры. Но вот что помню уже лично я: потом, в течение всей своей дальнейшей жизни русская женщина Елизавета Ивановна не могла без отвращения вспоминать о Суслове и всей его компании в «ЦК нашей партии».
Школу я окончил с серебряной медалью (до золотой не хватило одной пятёрки по геометрии; а золотую получили мои хорошие друзья, в числе которых был и стабильный круглый отличник Рабинович). Но в геологоразведочный институт я не поступил. Даже не дошел до экзаменов, несмотря на медаль: институтская медкомиссии для абитуриентов не допустила меня к экзаменам по причине обнаружения у меня проблем со… щитовидкой. А с такой хворобой, дескать, как объяснили мне, трудно мне будет в будущих геологических экспедициях… Правда, потом оказалось, что никакой щитовидки у меня нет (вернее, проблем с ней), а в институт меня не приняли — врач медкомиссии проговорилась — потому что им не понравилась моя анкета. Моя мудрая мама сказала проще: «Потому что ты, сыночек, еврей»… И мама посоветовала не терять времени и поступать в строительный («Потом, как строитель, квартиру быстрее получишь», это был мамин довод).
