Домантас на минутку остановился у ее дверей. Зайти? Впрочем, нет. Прямота и безапелляционность суждений Юлии несколько коробили его сегодня.
— А Юргис дома? — вдруг неизвестно почему спросил он.
— Не знаю… Должен быть дома. Я ведь, правду сказать, обращаюсь с ним теперь куда строже, чем прежде. Суну в руки книгу и приказываю никуда не отлучаться. Иначе с ним нельзя. Как еще отучишь его от всяких собраний, заседаний, митингов… от ресторанов? Чего я только не делала: и просила, и объясняла!.. Ничего не помогает. Пришлось принимать крутые меры…
«Чем дальше, тем все хуже говорит она о Юргисе», — подумал Домантас.
— Ну, теперь-то, после декабрьских событий, митинговать запрещено, — сказал он, желая хоть как-то заступиться за приятеля.
— Ох, не говорите! Свинья всегда лужу найдет. Сдается мне, какие-то тайные ячейки организовывать принялся. Да ну его! Заходите, прошу вас! Что уж у подъезда-то стоять? Холодно.
Домантас пообещал заглянуть как-нибудь в другой раз, извинился и откланялся.
Распрощавшись с Юлией, он долго бродил по улицам. «Рассуждает о свободе личности, а мужа хочет держать под каблуком… Обычная женская непоследовательность. А может, это у них потому, что не любят друг друга?.. Впрочем, не мое дело…»
Зашел в ресторан, спросил пива. В углу за столиком сидели двое молодых людей в компании с двумя накрашенными дамочками. Женщины были явно навеселе, их голоса и смех разносились по всему залу. Домантас засмотрелся на одну из них. «Губы-то намазаны, словно в крови! Но смеяться умеет. Красиво смеется». И подумал, что уже очень давно не слышал женского смеха… Подумал и тут же рассердился и на себя, и на эту хохотушку, и вообще на весь мир… А женщина все смеялась, поблескивая ровными белыми зубками. «Хороша, чертовка, ничего не скажешь!» — вслух пробормотал Домантас и закурил сигарету. Молодой человек, сидевший напротив красотки, откинулся на стуле и вдруг заблеял высоким тенорком: «Любовь свободна, мир чарует, законов всех она сильней, меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей!»
Он раскачивался из стороны в сторону и, размахивая руками, дирижировал сам себе.
Домантас подозвал официанта, расплатился и поскорее вышел на улицу. Шагал по Аллее свободы и всматривался в голубоватые сумерки. Медленно падали снежинки. Обрамлявшие аллею липы, мостовые по обе стороны ее, тротуары — все уже было покрыто свежим снегом.
Отрешенный, задумчивый, погруженный в себя, медленно шел он по улице. Уже давно преследует его ощущение, будто все быстрее и быстрее катится он вниз по ледяной горе и не за что уцепиться, удержаться, никак не остановить бесконечного падения… Что же будет дальше? Не надломится ли он, подобно многим неудачникам? Нет, нет! У него еще есть силы, он еще попытается сопротивляться, упрется, схватится за что-нибудь! Только как? И главное — как вернуть себе душевное равновесие, желание жить, бороться? Конечно, в одиночку это будет сделать трудно. Он понимает… И настроение у него становится еще хуже, мрачнее, беспросветнее… Женщина? Умная, любящая женщина? Нет. Необходимая ему женщина уже давно оставила его, гораздо раньше, чем вернула обручальное кольцо…
