— Вступите? — заинтересовался Домантас.
— Как же, обеими руками и обеими ногами! — затряс головой сосед. Потом выпрямился и заложил руки за голову. — Вот так прямо — раз! — и в спокойную гавань на всех парусах!.. И все будет в порядке!
— А если, часом, другая «спокойная гавань» подвернется? В жизни-то по-всякому случается… Что тогда?
— Тогда? Кто его знает, что тогда… Может, придется менять курс, плыть в другую.
— Это уж настоящим спортсменом надо быть: туда-сюда плавать, — улыбнулся Домантас.
— Да, вы верно изволили заметить… — Керутис задумался. — И так плохо, и так не хорошо! Не вступишь — хвост тебе прижмут; запишешься, упаси господи, придут новые власти, опять тебя начнут трясти: зачем вступал? Станешь к каждой правящей партии примыкать — станут тобою помыкать. Превратишься в подстилку, о которую ноги вытирают… Так что же вы мне посоветуете?
— Лучше всего, пожалуй, не иметь дел с политикой.
— Я вроде так и думал, братец, но оказалось — нельзя. Нам, мол, не нужны такие, которые, стало быть, ни теплые, ни холодные. Он так и сказал: «Кто не с нами, тот, стало быть, против нас!» Эти, мол, птицы неясные, они самые опасные!
— Но ведь важны ваши убеждения. Какая таутининкам польза от человека, который не согласен с их идеями?
— Мои убеждения? Что о них скажешь? — пожал плечами Керутис. — Я рядовой чиновник, литовец. Если хотите — патриот. Да, да, патриот! И еще какой! Но не хочу я связываться с этими партиями. По моему, пусть глупому, мнению, там место политикам, а не служащим.
— Ну, а у меня из-за этого голова не болит, — отозвалась Банюлите, чье хорошенькое личико задумчиво покоилось на стопке дел во все время разговора. — Сказали: нужно записываться, посоветовалась с подружками и вступила. Все равно я в этом деле ничего не смыслю…
— Тут и величайший мудрец не разобрался бы, — согласился с девушкой Домантас.
— Вот и считаю: чего себе голову попусту дурить? — озабоченно продолжала Йоне. — Зачем опасности себя подвергать из-за этой политики? Глядишь, еще со службы турнут! Ой, господи, как подумаю!.. А я зимнее пальто в кредит купила, такое дорогое, с каракулевым воротником. Говорят, за каракуль очень высокие пошлины на таможне берут… Сколько еще выплачивать! То ли дело министершам да разным директоршам…
Домантас задумчиво смотрел в окно. Дождь усилился, капли стучали по стеклу, ветер буйствовал все сильнее.
А Викторас не мог разобраться в хаосе своих мыслей. Он ведь слышал, как там, за дверью, Никольскис «беседовал» с Керутисом… Не знал только, что же собирается делать его сослуживец. Ему жаль беднягу, жаль и эту наивную девчушку… И себя жалко, хотя он и не знает — почему. Он снова склонился над раскрытой папкой, пытаясь понять суть подшитого там документа. Наконец обмакнул перо и стал писать. Однако, написав несколько строчек, порвал бумагу и принялся плести фразы заново. Работа не шла. Наверно, целый час бился. Но тут в кабинете, за дверью, снова послышался чей-то дрожащий голос:
