В комнате постоянно стоял туман, словно все виденное проносилось передо мной в дыму, и тогда оставалась только глубокая безысходная пустота. Когда наконец туман рассеялся и я 15 октября 1965 года — эту дату я установил позднее — открыл глаза, возле моей постели сидели трое. Это были моя мать (она горько плакала), X. К. Сарин, имевший прямое отношение к экспедиции на Эверест, и Нариндер Кумар, бывший заместитель руководителя экспедиции.
Я никак не мог понять, почему плакала мать. Не сознавая, насколько серьезно мое состояние, я решил, что в семье, видимо, произошло какое-то несчастье. Сарин, подперев подбородок рукой, задумчиво глядел на меня и почему-то молчал. Тогда я попытался заговорить с ним сам, но вскоре почувствовал, что не могу произнести ни слова. Я стал пытаться объясняться жестами, но оказалось, что не в силах поднять правую руку. В отчаянии я закрыл глаза и погрузился во тьму.
Когда я открыл глаза, то посетителей около меня уже не было. Возле меня стояла только медицинская сестра. Я заметил, что в носу у меня трубка, в которую сестра вливала шприцем какую-то жидкость. Я чувствовал, как она льется через нос в горло, и, когда глотал ее, мне казалось, что энергии прибавлялось. Я все никак не мог взять в толк, почему меня кормят таким странным способом.
Не сразу я догадался, что со мной происходит. Сестра ушла. В комнате снова оказались родственники и друзья. Я будто и узнавал их, но не мог вспомнить ни имен, ни степени родства. Наконец сообразил, что среди гостей две мои сестры и беззвучно плачущая невеста. Она была в белом сари. Мне так хотелось дотронуться до руки невесты, но я лишь сумел кивнуть головой, стараясь тем самым показать, что со мной, дескать, все в порядке. В комнату вошли еще посетители. Между собой они говорили шепотом. Время от времени меня спрашивали, как я себя чувствую. Эго было бессмысленно, так как ответить я не мог.
Ночью я снова попытался вспомнить все, что со мной произошло. В памяти прекрасно сохранились события последних месяцев, когда я шел на Эверест. Я видел лица друзей, поднимавшихся со мной на вершину, ясно представил себе вид, открывавшийся с Эвереста, и даже снова пережил охвативший нас восторг и ликование. Однако события недавнего времени ускользали из моей памяти. Лишь позднее, во время длительного выздоровления, я все-таки припомнил события того рокового вечера— 30 сентября 1965 года в Кашмире, когда я стоял в темноте на злосчастной дороге.
