Даже когда торговлю невольниками отменило принятое соответствующее законодательство, Испании и Португалии удалось получить новые прибыли: Испания в 1817 году потребовала возмещения убытков в размере 400 тысяч фунтов стерлингов, а Португалия в 1823 году удовлетворилась «лишь» 300 тысячами фунтов стерлингов[46].
Почти все страны, расположенные в бассейне Нила, были захвачены чужеземцами и опустошены работорговлей. Лишь немногим народностям, благодаря ожесточенному вооруженному сопротивлению, удалось избежать перспективы быть угнанными на невольничьи рынки на побережье. Так, например, народы ньяруанда, масаи и — некоторое время — ньямвези и хехе смогли дать отпор арабским работорговцам. Другие народы (например, в Уганде) обменивали у арабов лишь пленников, захваченных во время своих военных походов, на оружие и т. п. Но многим другим, несмотря на отчаянное сопротивление, пришлось покориться огнестрельному оружию охотников за людьми и самим стать регулярными «поставщиками» невольников (так было с народами, обитавшими в восточной части бассейна Конго, на берегах озера Танганьика и нынешнего Малави, с нилотами в верхнем течении Нила, с нуба в Кордофане и пр.).
Верховья Нила облюбовали те, кто занимался позорнейшим ремеслом — торговлей невольниками. В Хартуме некая «Европейская компания», состоявшая, по словам А. Э. Брема, «почти сплошь из негодяев, обманщиков, мошенников и убийц», ожидала прибытия нéкеров[47].
С невольниками и слоновой костью из верховьев Нила; на этих невольничьих судах нередко перевозили до «семисот негров обоего пола и разного возраста», они были там «буквально как сельди в бочке, почти ничего не ели и зачастую целыми днями не могли пошевелиться — из-за чего многих из этих несчастных даже парализовало», — писал Теодор фон Хёйглин.
Из множества подобных свидетельств очевидцев снова процитируем Брема. У него в дневниках есть такое место:
«12 января 1848 года, среда.
Сегодня сюда прибыла партия невольников племени динга (динка. — К.-Х. Б.). О, боже! Что за печальное зрелище! Они пели, поскольку их принуждали к этому: иначе как бы пришло нм в голову петь, когда их шеи охвачены деревянными колодками. Сидевшим в кругу мужчинам и женщинам, пожалуй, лет около шестидесяти; тут же были и дети, у одного из них, еще грудного, кожа большими складками лежала на проступивших костях; мать его была больна, она со слезами смотрела, как этот несчастный подползал к ней, требуя материнской груди, но она уже лишь вяло обвисала. Многие из мужчин, закованных в колоды, были ранены и раны их не залечены — короче говоря, эта картина говорила о таком отчаянном, ужасающем горе, что словами и описать невозможно».
