В стене, окружающей аль-Харам аш-Шариф — место, где построены мечети аль-Акса и Кубба ас-Сахра, — десять ворот, названия которых любопытны и связаны с богатой историей Иерусалима. В восточную часть стены встроены трое закрытых в настоящее время ворот, одии из которых именуются Баб аль-Бурак или Баб аль-Джанаиз, т. е. Ворота похоронной процессии. Около этих ворот и находится почитаемая иудеями Стена плача.
Мы стоим перед Степой плача, куда в субботу приходят иудеи и, встав лицом к ней, шепчут свои молитвы. Она достигает длины 156 и высоты 56 м и сложена из огромных каменных монолитов, среди которых встречаются глыбы высотой 5 м и более, Иудеи считают, что эта стена — часть стены крепости царя Ирода. Мне трудно судить об этом, но по характеру кладки и размерам каменных монолитов Стена плача напоминает остатки сооружений Ирода у Дамасских ворот и в Александрийском подворье.
Архитектурным памятником, восходящим к первым векам новой эры, являются так называемые Золотые врата в восточной стене аль-Харам аш-Шариф. Эти ворота, закрытые турками по военным соображениям, состоят из двух частей; Баб ар-Рахма (Врата милосердия) и Баб аль-Тауба (Врата раскаяния). Кто и когда назвал их золотыми — неизвестно. Христиане верят, что именно через эти ворота Христос вошел а Иерусалим в вербное воскресенье. Крестоносцы держали их на замке и открывали лишь дважды в году — в вербное воскресенье и в праздник креста. Через эти ворота в 639 г. вошли в город византийцы, победившие персов.
Наша прогулка по «святым местам» заканчивается вечером, и, полные впечатлений, мы идем к Дамасским воротам. Многочисленные церкви с золочеными куполами, тяжелые крепостные стены в свете заходящего октябрьского солнца бросают длинные тени. С шумом закрываются лавки, торгующие сувенирами, где на любой вкус и за любую цену можно найти четки, поделки из оливкового Дерева, сотканные из грубой овечьей шерсти сумки и т. п. — «Святой» город собирается отдыхать. И я вижу простых иерусалимцев — торговцев, ремесленников, грузчиков, толкающих перед собой скрипучую тележку, усталых женщин — всех тех, кто одевает, кормит и поит большой: город, тех, кого часто и не разглядит суетливый турист, для которого легенда о Христе заслоняет живого человека. Собственно, и я был таким туристом, который с утра до вечера бродил по отполированной до блеска тысячами ног мостовой узких иерусалимских улочек с картой города и путеводителем. И становится очень грустно, когда думаешь о том, что привыкший к современному ритму жизни европеец с его стремлением спешить всегда, везде и во всем порой не замечает жизни простого человека.
