Погода была ясная, холодная. Мы подняли брезентовый верх кабины. Циприан и Томаш сидели в кузове, опустив переднее полотнище. Свернув с шоссе, ведущего к аэродрому, мы направились по степной колее на юг. Вдали на волнистых холмах я заметил длинные хвосты пыли, похожие на полосы, оставляемые в небе самолетами. Они тянулись от грузовиков, уходивших в глубь страны, в места, где нет ни дорог, ни городов, ни селений.
«Стар» набирал скорость, глухо урча мотором и лязгая колесами, похожими на лапы чудовища с каучуковыми когтями, которые рвали обнаженную землю, поднимая облака пыли. В степи несколько десятков наезженных колей, расходящихся во всех направлениях, постоянно пересекались, сливались по две-три, чтобы потом опять разлететься. Если бы на эти колеи положить рельсы и поставить стрелки, возникла бы самая крупная в мире узловая станция.
— Ты знаешь, куда ехать? — тревожно спросил Эдек.
— Знаю, — ответил я, — ты просто держись центральных колей.
Он взглянул на меня с недоверием: выбор был слишком велик.
Крайние полосы, — объяснил я ему, — отходят в сторону незначительно, ты заметишь ошибку, лишь проехав много километров, когда солнце начнет светить не в лоб, а в щеку. Порой так можно ехать целый день, пока дорога не упрется в какой-нибудь пустой загон для овец с клочьями старого сена, привезенного туда шмон.
Я указал ему на линию белых облаков, висящих низко над горизонтом.
— Ориентируйся на них, там горы Зоргол-Хаирхан. На землю не смотри.
Эдек был не только автомехаником, но и альпинистом, что решило вопрос о его участии в экспедиции. Перед отъездом мы долго ломали голову, кому доверить наши машины. Необходим был такой человек, который смог бы и водить «стар», и чинить его в пустыне, и жить в условиях палаточного лагеря, и работать, если понадобится, сутками при любой погоде.
Эдек, коллега по высокогорному клубу, которого я знал только понаслышке, жил в Закопане, участвовал в экспедициях в афганский Гиндукуш и пакистанские Гималаи. Явившись в Варшаву на первую беседу, он сообщил:
— Машину надо чинить только тогда, когда в ней что-нибудь сломается…
Видя крайнее недоумение на наших лицах, он пояснил:
— Как можно меньше трогать!
Этот мощный аргумент положил конец нашим сомнениям, хотя ранее мы считали, что судьба вверенного нам транспорта должна находиться в руках такого человека, который бы с рассвета дотемна, весь в машинном масле, торчал бы головой в моторе.
Пятна снега и пучки прошлогодней травы сделали степь похожей на шахматную доску с клетками неправильной формы и разной величины. На траве сидели небольшие изящные коршуны и более крупные сарычи в каштановом с проседью оперении, растрепанном в борьбе с весенними ветрами. Они поворачивали к нам головки и спокойно наблюдали за машиной, не обнаруживая ни малейшего стремления улететь. Их присутствие свидетельствовало о том, что степь пробуждается к жизни. С высоты нашего «стара» мы видели тонкую паутину тропок, проложенных полевками. Маленькие, серые, они мгновенно прятались в траву, ощутив дрожание земли от приближавшейся машины. При этом они обычно замирали перед самой колеей и в последний миг внезапно бросались через нее прямо под сокрушительную лавину колес. Хищные птицы, сытые и ленивые, сидели неподвижно среди своих жертв.
