5
Ночи стали еще холоднее, стужа леденила пустыню. Я до сих пор не разбил палатку и ночевал в «мусцеле». Ночью меня будили порывы ураганного ветра, машину раскачивало, мотало из стороны в сторону, брезент гудел. Проснувшись, я выглядывал в окошко — палатки успешно сопротивлялись натиску бури.
Мы дважды ездили в Гурван-Тэс, чтобы освободить ожидавшего в школе Циприана и доставить последние вещи, привезенные МАЗом. Нас пригласили вечером на кинофильм. Почтарь-радиотелеграфист запустил бензиновый моторчик, который дал электричество для киноустановки, а заодно и для насоса, нагнетавшего из скважины воду в запасник. С помощью расхлябанной кинопередвижки показывали старый советский фильм на военно-морскую тему, такой исцарапанный и выцветший, с такими судорожными движениями героев и хриплым звуком, что его можно было принять за кинохронику, снятую на полях сражений.
Я сообразил, что никто из присутствующих в клубе никогда не видел ни моря, ни броненосцев, ни вообще каких-либо кораблей, и, кто знает, видел ли когда-нибудь воды больше, чем в болоте. То, что им показывала кинолента, для них могло быть примерно тем же, чем для меня научная фантастика. По сравнению с простым миром степей тот далекий мир, который они наблюдали через окно кинематографа, должен был казаться им необъяснимо чуждым и сложным. Незнакомый пейзаж, масса неизвестных предметов, приборов, толпа людей, их неестественно поспешные действия. Как знать, возможно, многие из них в те минуты почувствовали себя счастливыми оттого, что живут в степи, на краю света.
Здешние жители были оседлыми, некоторые семьи уже более десяти лет назад отказались от кочевого образа жизни и устроились в поселке с большими удобствами, чем степные кочевники. Они вынесли кухни из юрт, построив для них крошечные дощатые сарайчики, в которых могла поместиться печурка, хозяйка и немного посуды.
Достаточно было лишь бегло посмотреть вокруг на втоптанные в песок предметы, чтобы увидеть знамение нового времени и в этом глухом поселке, далеко от столицы. Здесь валялись осколки фаянсовой посуды, банки, битое стекло, цинковая ванночка, пеньковая веревка. Все это вытесняло предметы прежней культуры: деревянные мисочки из «птичьего глаза», ремни, оловянные и деревянные ложки, каменные или литого чугуна печурки, бурдюки, медные сосуды, кошмы, узелки с тряпьем, сплетенные в косички из верблюжьей шерсти или конского волоса веревки.
Кочевая жизнь не развивала привязанности к вещам. Монголы свободны от этого. Мужчина имел изящную китайскую выдолбленную из камня и закрывающуюся на бусинку табакерку и отделанную серебром конскую сбрую. Женщина — немного украшений из серебра и бус. Остальное — домашняя утварь и предметы хозяйства, ничего лишнего. Осенью монголы откочевывают на зимовку в безветренные долины, весной — на летние пастбища в степи, летом — еще куда-нибудь. Все имущество умещается на нескольких верблюдах или в двух колесной телеге. Открытые просторы страны не представляют никакого препятствия для передвижений. Эта пустота тянет, поглощает, зовет. Здесь можно совершить открытие только за линией горизонта. Так возникла культура постоянных переходов с места на место, жизни в седле с табунами лошадей, с вереницами шлепающих по степи верблюдов, с овечьими стадами, ползающими по травяному ковру, выработалась привычка смотреть вдаль, окидывать глазами степь.
