Монастырь состоит из двух храмов типа пагод, построенных в стиле, уже далеком от непальского образца, и еще нескольких построек. Все огорожено каменной стеной. Дорога в монастырь лежит через кварталы современных блочных домов и упирается прямо в изукрашенные ворота, которые как бы впускают путника в другой мир, и он оказывается среди святилищ цвета шафрана, или пыльцы гриба-дождевика, или смеси фиолетового с арбузно-пурпурным. На площадке перед святилищем стоят на львиных лапах чугунные и медные котлы, покрытые патиной, наполненные пеплом от древесного угля. В угольный жар бросают благовония — сушеную хвою арца, алтайского можжевельника, обладающего сладковатым запахом, и дары богам. Один из котлов покрыт островерхой крышкой и представляет собой шестигранник высотой больше человеческого роста. Все его стенки снабжены отверстиями для рук, через которые кладут приношения — прямо в клубящийся голубой дым.
Один из храмов покрыт крышей из золоченой жести, крыша другого — из зеленой черепицы. Я отыскал позади монастыря место, с которого на фоне далекой горы Богдо-Ула, поросшей лиственничным лесом, были видны только стены и крыши святилища. Город исчез. Мне никогда еще не приходилось видеть ни одного произведения архитектурного искусства, которое бы так полно сливалось с окружающим пейзажем, с небом и лесом. Весь ансамбль был, так же как и деревья, и травы, и камни на склонах, насыщен красками, либо сочными, либо приглушенными, переливающимися, переходящими одна в другую, сложен из множества мелких деталей, пятен тени и света. Все эти детали: балки, навесы с поднятыми кверху углами, башенки, подобные остроконечным верхушкам елей, пасти водосточных труб, скульптуры на контрфорсах — щупальцами протягивались в разные стороны, врастая в пейзаж, органически связывая создание человеческих рук с природой.
Минуту спустя я ушел вниз с холма Гандан, рассматривая многоэтажки, светлые, простые, веселые, — достижение эпохи и в то же время свидетельство слепоты, которое мы выдаем сами себе; глыбы, врубленные в пейзаж, линии, не свойственные окружающей среде, мертвые плиты, лишенные красок, бледные, словно выродившиеся, пораженные альбинизмом, настолько чуждые здешнему ландшафту, что кажутся дырами, вырванными в пространстве.
Еще полвека назад здесь все было частью природы: войлочные юрты, немного домов из лиственничных бревен, крыши храмов и дворцов из майолики, одежды людей — сочные, яркие, поселок, приютившийся у подножия гор. По улицам проходили караваны верблюдов, скрипели двухколесные телеги, галопом проносились всадники.
