Рост души | страница 4
Сказка эта совершалась в деревне Малявино без особых помех и очень крупных огорчений, пока не грянула война. И тогда произошло преображение героя. Деревенский мальчишка, воистину словно сказочный персонаж, обретает на наших глазах силу духа и даже мудрость. Это также не противоречит жизненной правде. Только, разумеется, повествование приобретает иную поступь. Сказочность еще глубже уходит в подтекст. Но не покидает сюжета. Прорывается отдельными всполохами. Даже вдруг вырастает до былинных размеров - в образе обыкновенного, дряхлого на вид в мирной жизни старика Савелия, совершающего подвиг и воскрешающего в нашей памяти некрасовского Савелия, богатыря святорусского. И тогда мы начинаем понимать, что осознание основ национальной жизни, осмысление истоков мужества русского человека в лихие годы войны дается Р. П. Погодиным на животрепещущей основе фольклора и традиций русской классической литературы.
К этим традициям, к перекличке с классикой мы еще вернемся.
Сама же война предстает на страницах этой повести, а также других повестей и рассказов Р. П. Погодина правдиво и сурово, как и должно быть в реалистической прозе при изображении тяжелых испытаний, когда гибнут люди.
* * *
Из двух героев повести "Мост" один погибает, другой остается чудом жив.
На фронте чудеса случались нередко. Одно такое чудо произошло с Алькой и сержантом Елескиным, когда мина ударила в круглый диск их ручного пулемета. Огненный смерч пронесся над их головами, осколки пробили кожуха гранат, которые выставил на бруствере Елескин. Но запалы не задело, и гранаты не взорвались. Только тол желтыми струйками потек из пробоин. "Короче говоря - фарт!" - определили видавшие виды фронтовики.
Подфартило и Ваське Егорову. Его сбросило в реку при взрыве моста и наверняка "переломило бы, шлепнув распластанного с такой высоты", но в "тот омут, куда ему нырнуть, нырнула бомба, выметнула кверху водяной столб - на него и упал Егоров Василий и с ним опустился в реку".
Взрывом сбросило в реку и его напарника по охране моста, тоже молоденького солдата - Алексеева Гогу. Но Гога погиб. Васька лишь видел, как "Гога Алексеев летел, раскинув руки крестом, и Ваське казалось вверх...".
Мы с героем не раз будем вспоминать этого принявшего смерть и бессмертие солдата. Именно бессмертие. И не случайно в нашем сознании он будет возникать в образе Икара, чудесного юноши, дерзнувшего достать солнце.
Его не сможет вытеснить из нашей памяти образ другого солдата, тоже Васькиного знакомого, но уже в послевоенной, мирной жизни, - того солдата, который бросился с жуткой высоты вниз, бросился сам и разбился насмерть.