— Прости меня, — вырывается из груди хриплый голос, с легкостью заглушенный небольшими волнами.
— Я хочу знать, что случилось, — твердо проговаривает он, не отрываясь от малинового заката, распластавшегося по всему побережью; часть его волос, которую не скрывает бейсболка, неугомонный ветер колышет из стороны в сторону. — Тебя кто-то обидел?
Я невольно вздрагиваю, неожиданно улавливая его голос спустя некоторое время после моих слов. Практически с этого вопроса начиналось наше знакомство десять лет назад, но, как и сейчас, тогда я ему не сразу рассказала причину своих слез. Закусывая нижнюю губу до невыносимой боли, я глубоко выдыхаю.
— Нет, — только и всего вырывается из моей груди, — прости, что не смогла приехать к твоим родителям, я … сейчас правда не могу.
Чак пару раз понимающе кивает, все еще не отрывая взгляд голубых глаз от малинового неба.
— Ты ведь расскажешь мне, в чем дело? — с малой толикой сомнения спрашивает он, крепче сжимая мою ладонь.
Мгновение во мне бушуют волны противоречий. А может все же стоит рассказать ему все, что накопилось глубоко внутри? А что изменится, если я все расскажу? Жалостливые взгляды в мою сторону лишь участятся с новой силой? Ну, уж нет, Элизабет, ты заключила пари между собой и поклялась никому ничего не рассказывать, пока не прояснится что-то конкретное и определенное.
— Я тебе обязательно все расскажу, — с легкой улыбкой на лице проговариваю я, продолжая смотреть в его сторону, — только чуть позже.
Чак впервые за все это время смотрит мне в глаза, по-прежнему хмуря лоб.
— Это ведь не угрожает твоей безопасности? — с сомнением спрашивает он.
Это угрожает жизни другому моему близкому человеку…
— Нет, не беспокойся, — выдыхаю я, стараясь улыбаться.
На его лице появляется едва заметная улыбка, когда он поднимает правую руку с серебряным кольцом.
— Кольцо. Помнишь? — говорит он, и я устало расплываюсь в улыбке, поднимая правую руку точно с таким же кольцом в ответ. — По крайней мере, ты больше не плачешь. Никто не стоит твоих слез.
Я смущенно опускаю голову вниз.
— Извинись за меня перед своими родителями, особенно перед мамой, — виновато проговариваю я.
— Да, мама расстроится, — отвечает Чак, поджимая губы, — она так хотела увидеть тебя сегодня.
Мысленно представляю, в каком состоянии я бы сидела у него дома и меня бросает в дрожь.
Я изображаю вялую улыбку на лице и крепче сжимаю его кисть. Одной рукой Чак снимает свою черную бейсболку и надевает на меня, чтобы прохладный морской ветер прекратил трепать мои волосы и оставил их в покое, сооружая из них узлы.
