— Давай, давай, Брежнев! Вперед! — хихикает из тени Авраам.
Шофер смотрит на меня и тоже смеется.
— Из России? А? Оле хадаш[5]? Ты чего, глухой, что ли? Ты из России?
— Нет, — отвечаю я, — из Израиля.
— Да я…
— Кончай болтать, — кричу я, — работать давай! И ты вылезай, слышишь, Ури, а то мы сейчас все бросим и тоже ляжем!
— А чего? — отзывается Ури. — Ложись, тут места хватит!
Сильвио в сердцах сплевывает, и плевок, не долетев до земли, испаряется. Гильзы выстроились вдоль борта, как пингвины. Сильвио перевешивается через борт и, сделав мне знак отойти в сторону, сталкивает вниз несколько штук. Грохот, крики… Авраам, Ури и шофер с ругательствами выскакивают из-под машины и орут на Сильвио.
Тот с улыбкой разводит руками.
— Случается…
Рубашку я повесил на колючую проволоку. Я еще не вошел в ритм, и одна гильза вырвалась из рук и больно ударила по ноге.
Мы — в эпицентре хамсина. Тени нет. Красок тоже. Желтизна превращается в белизну, и глазное дно заполняется кипящей лавой. Жар входит в ноздри, и слизистая оболочка начинает терять чувствительность. После часа работы кузов забит снарядными гильзами, а все шесть органов чувств постепенно перестают функционировать. Над головой — гигантская лупа, наподобие той, через которую мальчишки в детстве палили мух и прожигали дерево.
Пить!
— Сейчас закончим грузить, и назад, — уговаривает неутомимый Цахи. — Ну, давай, давай, еще немного!
Все матерятся и требуют воды.
Я даже не услышал, как подъехал джип. Это — наш комвзвода, унтер-офицер Шауль. Канистра, которую приволок Цион, вся в грязи, пьем прямо из горлышка. Вода воняет хлоркой, и пустой желудок конвульсивно сжимается. У меня в армии желудок вообще перестает работать. Тут у многих бывают недельные запоры, от которых спасаются таблетками. Говорят, что это психологическое явление.
Даже песчинки не движутся, они слиплись в могильные холмы, под которыми похоронено все живое. Мозг разлагается на отдельные клетки, и то же самое происходит с мышлением: никакие осмысления и обобщения уже невозможны, остаются самые примитивные, бессвязные посылки, из которых не получается никаких выводов. Поднимаю голову и, как через дно стакана, вижу нашего унтера. Он размахивает руками и что-то кричит. Ты кричи, кричи, на то тебя командиром и сделали, а я только на три недели пришел, я тебя в гробу видел с твоими приказами.
— Б-р-е-з-е-н-т! — доносится до меня. Надо перетаскивать брезент.
Эзра и Шуки заходят с одного края, мы с Сильвио — с другого. Каждый берется за свой угол, и мы складываем огромное брезентовое полотнище вдвое, потом — вчетверо. Потом вшестеро. На лице у меня как будто маска: песок, склеенный потом, обложил лоб, нос, глазные впадины, лег в складки у губ, замуровал рот. Я без конца сплевываю, но это уже не слюна, а тот же песок.
