Я вытащил письмо от главной квартиры и дал офицеру, чтобы тот своими глазами увидел, что мы от главного штаба, но ничего не помогло.
— Давайте, — сказал он, — все оружие тем, кто вас отведет в Хаинбоаз к генералу.
— Делать нечего, — сказал я ребятам, — давайте ружья!
Взвалили на себя казаки наше оружие, а офицеру понравился один револьвер, он взял его и отправился вперед к Твырдице. Мы с четырьмя казаками отправились в Хаинето. Пекло нестерпимо. Ребята поднялись на коней, и мы пошли. Казаки подвели моего коня и сказали мне: «На тебе коня, взбирайся!» А меня так переполняла злоба, что ни лихорадки, ни крови во мне не осталось. Пот катился, я утопал в нем, но взбираться на коня не хотелось. Я сказал казакам:
— Арестованные не ездят на конях, потому я пешком пойду к генералу.
И так, с такой честью, мы прибыли в Хаинбоаз. А там что видим: весь штаб генерала Гурко на ногах, все едут обратно к Твырдице. Ущелье забито обозами и пушками, удивительно, как по этому тесному пути, где одна телега не может проехать, они разъехались. Казаки рассказали господам-офицерам о нас: что нашли нас остановившимися на дороге, офицер нас арестовал и отправил для дальнейших распоряжений. Я не знал никого из штаба, но кое-как понял, кто есть кто. Крикнули тогда офицеру казаков их ударить и отвесить пощечины. Но я предупредил:
— Оставьте их! В чем они виноваты, бедные? Не они, а их офицер распорядился!
Казакам тогда приказали нагнать офицера там, куда его отправили, и потребовать вернуть револьвер. А мне сказали:
— Иди со своими ребятами, куда хочешь!
Отпустил двоих своих ребят с четырьмя казаками нагнать офицера и забрать револьвер и сейчас же понял, что покину восточную сторону Балканских гор и останется лишь граница — вершины Балканских гор. И мне тогда пришло в голову, что в этом деле действительно было что-то против меня. Распространил это битый Панайот Рашев в Джумали, сказав офицерам: «Если он не турецкий шпион, почему один с 20 людьми ходит по турецким селам? Вот, все войска ушли, а он остался один, не боясь турок. Может ли такой человек не быть турецким шпионом?» Это распространилось между офицерами, но я того не знал. И когда вернулся к Твырдице, еще не понимал.
Только вышел из Хаинето в сторону Твырдицы, смотрю, за виноградником по дороге на ту поляну, где меня продувало сильным ветром, когда я бежал зимой 1863 г., полно беженцев из средногорских сел. Если возьмешь селян от Кортена до Кривой круши и Ченакчия — будет 5000 телег. Сидят на поляне, пустили скот пастись, а они, бедные люди, не знают, что войска покидают эти места и что турки могут прийти и перерезать их. Отпустил коня между телег и сказал им ехать:
