— Всё на стол. Раздевайся.
Проверяют, описывают, записывают, даже в задницу заглянули на предмет обнаружения чего запрещённого. Отдельно идёт описание примет и татуировок.
— Ох! Сколько у тебя денежек в кармане! Что, нельзя было в комнате оставить?
— Нельзя. У меня воры по соседству живут.
— Ну-ну! Интересно. И сколько тут у тебя денег?
— Не знаю. Около пятисот.
— Как интересно! Не знаешь, сколько денег имеешь…
— Слушай, — прерываю я подколы, — Мне нужно за комнату платить и, вообще, это почти двухнедельный заработок.
— Так зарабатываешь? Я вот тут каждый день и столько не имею в кармане.
— Пошли работать со мной, будешь иметь в два раза больше.
На этот раз я попал в точку. На замолчавшем фэйсе было написано «Ты чё, дурак!»
Но деньги отдают. Только бумажные. Монеты, как и всё железное, относится к запрещённым предметам в заключении. На мою попытку выяснить, что же я натворил, ответа вразумительного так и не получаю. Да ещё и плохо мне по-настоящему. Голова кружится. Со мной такие дела уже несколько дней происходят. Раньше было чуть полегче. Есть и другие симптомы, что я не жилец. Решаю, что объявлю голодовку. Не в смысле демонстрации, а просто ничего жрать не буду. Не будут же меня заставлять работать. А на простое лежание и сидение много энергии не надо.
Попав в камеру, я понял, что голодовать обязательно надо, потому что то, что было приготовлено в качестве жратвы, было явно из меню детского садика. Микроскопическое пирожное, такого же размера йогурт и несколько большего сока. Через некоторое время из камеры напротив доносятся всхлипывания, быстро перешедшие в плач и откровенные рыдания. Местный абориген, заглотив рацион, понял, что смерть уже недалеко. Причём от голода.
— А-а-а! Агент! Позвоните моей жене! А-а-а! Пусть принесёт мне бутерброды! А-а-а!
Полицейский тоже человек и через некоторое время после бурных и продолжительных лобзаний до меня доносится удовлетворённое мурчание с чавканьем.
— Агент! Пожалуйста! Я пить хочу!
Открыли и напоили. Ещё некоторое время тишина.
— Агент! В туалет можно?
Заодно открыли и меня. Облегчился, хотя при вставании заштормило так, что полдороги шёл, придерживаясь за стену. Даже полицейский заметил, что у меня нелады.
— С тобой всё нормально?
— Думаю, что да.
Тогда в камеру. И я опрокидываюсь на топчан.
— Эй, амиго, — наевшись и оправив другие естественные потребности, испанец общения захотел.
— Амиго, это тебя взяли с ножом, когда ты на двух молодых нападал?
