В конце месяца или квартала воспитатель снизойдёт до прочтения этих заметок и с удовлетворением пометит себе, что его метод даёт хорошие результаты. Значит, в будущем можно будет выслушать просьбу зэка.
В новой тюрьме воспитатель смотрит на меня долгим и непонимающим взглядом. Обо мне каждый день можно записывать одно и тоже: делает упражнения в спортзале и пишет в библиотеке.
— Выполняешь какую-нибудь работу в блоке? — наконец спрашивает он.
— Зачем?
Сеньор впал в прострацию. Ожидал чего угодно, от жалобы на плохое здоровье, не позволяющее взять швабру в руки, до неблагоприятного расположения звёзд на небосклоне, или смиренной просьбы направить меня на нужный участок этой самой работы.
Полистал бумаги в разных направлениях и, не найдя никакой подсказки ответа, он снова поднимает взгляд.
— Просто я хотел сообщить, что скоро будет заседание комиссии по пересмотру режима содержания.
— Спасибо. Я могу идти?
— Да. До свидания.
На том и расстались. Через некоторое время я в личной односторонней переписке с директором тюрьмы уведомил администрацию, что занимаюсь писательством. В блоке появился воспитатель из другого блока. Взъерошенный, встревоженный, но очень вежливый.
— Как вам живётся в этом месте?
— Спасибо, хорошо.
— Правда? Может есть какие пожелания?
— Нет, что вы. Всё хорошо.
— На самом деле? — не унимается эдукадор.
— Ну. Если на самом деле, то — очень хорошо.
— Э-э-э… хм… а почему вас направили в эту тюрьму?
— Понятия не имею. Я сюда не просился.
И в таком духе минут двадцать. Заканчивая разговор, перед тем, как попрощаться, воспитатель выдаёт ключевую идею:
— Если вам чего-нибудь захочется, ну, например? перевода в другую тюрьму, то достаточно написать рапорт.
— Зачем мне в другую тюрьму? Мне здесь нравится, — отвечаю я и вежливо откланиваюсь, оставляя Бога с головной болью.
«Дабы дурость каждого видна была» было написано в одном из указов Петра Первого. Дуростей в тюрьме Кастейон-2 Албокассер хватало. Но одна из них выделялась настолько — нет, выпячивалась настолько — что только слепой её не видел.
Как и все тюремщики мира, испанские — точно такие же особи рода человеческого. Не способные не только к обучению, но и к элементарному зарабатыванию денег или воровству. Но это я кажется, снова о погоде на полуострове…
Настоящее имя Ниф-Нифа — Хосэ-Луис. Фамилий по эту сторону забора у охранников нет. Никто не желает сведения счёта в потусторонней жизни. У охранников, внутри тюрьмы номер. Ниф-ниф же за свои двадцать лет работы в системе, научился скрывать иего. Никогда он не подписывал никаких бумаг, могущих оказаться в руках его подопечных.
