Но искусство открывает неоткрытое, познает непознанное. Есть вещи, которые мы смутно чувствуем. А литература – это как Адам, которому дано было называть животных. А что значит – назвать? Это пустить в обиход, дать повод для размышления, потому что очень трудно размышлять над тем, чего не можешь назвать. И в этом отношении даже атеистическая по духу литература может быть очень важной. Мой любимый пример – Набоков. Вот как описать страх человека перед смертью – без надежды на жизнь вечную? «Раковинный гул вечного небытия». Насколько это точно сказано! Это Набоков, который называет это чувство предельно ясно и жутко.
Религия – это еще и практика. И поэтому она не только называет, но еще и ведет.
А искусство, по большому счету, никуда не ведет – и не должно вести. Оно должно открывать.
Впрочем, в конечном счете оно тоже куда-то ведет, потому что разные писатели зовут все-таки к разным берегам.
Но есть разница между художественным произведением и проповедью. Я всегда говорю: литература не должна превращаться в проповедь. Во-первых, потому что никто на эту проповедь писателя не благословлял, а во-вторых, потому что проповедь – это великий жанр, но он имеет свои задачи и свой контекст. А литература прямо противоположна проповеди по манере изложения. Она показывает вещи, а не указывает на них. Посмотрите на наших классиков: Толстой, Лесков, Гоголь – в конце жизни они перешли к проповеди. И, простите, – ни два, ни полтора. Эти проповеди не всегда состоятельны с точки зрения Церкви, да и вообще религиозной мысли, и при этом абсолютно теряется то, чем эти прекрасные писатели сильны.
Так что надо исполнять то послушание, которое тебе дано. И если ты точно опишешь какую-то часть мира, если передашь тот эйдос, который находится на Небе, то уже сделаешь благое дело. А если начнешь поучать, только все испортишь.
Я могу обсуждать любую критику. Но когда я чувствую, что человек пишет о себе, я сразу отключаюсь. Есть несколько действительно объективных литературных критиков, с которыми я не то чтобы дружу – критики вообще стараются не дружить, и это правильно… Но я понимаю: вот здесь он меня ущучил по делу, здесь у меня ошибка. Не могу сказать, что я этому рад, но я это признаю. И это часто бывает. У меня уши всегда открыты.
Конечно, иногда признавать критику тяжело. Особенно в юности. В юности это ранит. Но в зрелом возрасте, когда воспринимаешь то, что ты делаешь, как работу для Бога, ты и критику воспринимаешь как нашу общую работу для Него. И я думаю: «Да, вот здесь я не докрутил».
