Без священника на соревнованиях не обойтись. Я сравню наши соревнования с битвами наших предков, когда, как, например, перед Куликовым сражением, все исповедовались, причащались и шли на бой. Так и здесь – надо очиститься, попросить Божией помощи, и чтобы священник был такой поддержкой, духовной поддержкой. По-человечески мы сделали все что можно и доверились Богу. Чтобы потом с ума не сойти от радости победы. Или, наоборот, не отчаяться от горести поражения.
Вместо послесловия
Легойда: Сергей Фудель, наш замечательный церковный писатель, говорил, что есть «темный двойник Церкви». Это связано с нашими страстями, и мы, живя в Церкви, все равно сталкиваемся с людскими грехами и недостатками. И что делать, когда ты это видишь? С одной стороны, и Спаситель обличал фарисеев, изгонял торговцев из храма. С другой – мы не всегда верно понимаем то, что мы видим. Нужно ли об этом публично говорить, выносить сор из избы, когда мы сталкиваемся с этим плохим в церковной жизни? Где ты поставишь точку в предложении: «Обличить нельзя промолчать»?
Емельяненко: Я думаю, не всегда надо выносить все на всеобщее обсуждение, потому что сегодня только дай повод обвинить Церковь, обвинить священников или верующих людей. У нас почему-то думают, что Церковь – это непременно святые. А у нас не Церковь святых, и не Церковь грешников, у нас Церковь кающихся, старающихся изменить свою жизнь с Божьей помощью. Мы для этого и каемся и исповедуемся, чтобы выгрести из себя свою грязь, все свои грехи, чтобы начать заново.
Парсуна Евгения Водолазкина, писателя, литературоведа, доктора филологических наук
Вместо предисловия
Легойда: Евгений Германович, по традиции, сложившейся в нашей программе, я хотел бы вас попросить представиться, то есть сказать что-то, что вам кажется важным и нужным здесь и сейчас сказать о себе.
Водолазкин: Я человек, чью жизнь организует слово. Сначала это было слово, которое я анализировал как филолог – я специалист по древнерусской литературе, занимаюсь анализом древнерусских текстов. А потом я дерзнул создавать тексты сам.
* * *
Историю христианства можно проиллюстрировать по смысловому акценту во фразе: «Я молюсь Богу». В раннем христианстве было «Я молюсь Богу». В Средневековье – «Я молюсь Богу». А вот в Новое время – «Я молюсь Богу». Ведь что, собственно, такое Новое время в сравнении со Средневековьем? Это развитие индивидуального начала. Бердяев говорил, что в Средневековье личность менее персонализирована, но она гораздо сильнее. Потому что подпитывается энергией общей правды, общей веры, общей идеи. А в Новое время эта личность становится тоньше, но силу общности, которую она несла раньше, она теряет. Поэтому в Средневековье в центре общества стоял монастырь, а в центре духовного мира – Бог; неверующих не было, были просто верующие «не так». А сейчас многие живут без веры, Бог в социальном сознании как бы ушел на периферию, и кажется, что Его нет. Поэтому всякий выход к Нему – это такое большое «Я», такой персональный акт. Поэтому да, я думаю, что «я» здесь – основное местоимение.
