- Ты считаешь себя большим и опасным, Ленс. - Говорил он негромко, но в голосе его звучала ярость. - Ладно, я тоже опасен - по-своему. Старик не будет жить вечно, Ленс. Когда он умрет, я тобой займусь.
- Ты меня чертовски испугал, - улыбнулся Джонни и пошел к своей машине.
На Слоан-сквер было сильное движение, и Джонни в своем "ягуаре" медленно приближался к Челси. Было время поразмышлять и вспомнить те времена, когда они жили втроем. Он, и Трейси, и Бенедикт.
Как зверьки, бегали они вместе по бесконечным пляжам, горам и выжженным солнцем равнинам Намакваленда - земли своего детства. Это было до того, как Старику повезло на реке Сленг. У них тогда даже на обувь денег не было, Трейси носила платья, сшитые из мучных мешков, и они втроем ежедневно ездили в школу верхом на одном пони, как ряд оборванных ласточек на изгороди.
Он вспомнил, как Старик уезжал часто и надолго, а для них это были длинные недели смеха и тайных игр. Они каждый вечер взбирались на деревья перед своим бараком с глинобитными стенами и смотрели на бесконечную землю, цвета мяса, пурпурную на закате, отыскивая облако пыли: это означало бы, что возвращается Старик.
Вспомнил он и почти болезненное оживление, которое поднималось, когда шумный грузовик "форд" с перевязанными проволокой крыльями оказывался во дворе, Старик выбирался из кабины, с пропотевшей шляпой на голове, покрытый пылью, заросший щетиной, и поднимал над головой визжащую Трейси. Затем он поворачивался к Бенедикту и, наконец, к Джонни. Всегда в таком порядке: Трейси, Бенедикт, Джонни.
Джонни никогда не думал, почему он не первый. Так было всегда. Трейси, Бенедикт, Джонни. Точно так же он никогда не думал, почему его фамилия Ленс, а не Ван дер Бил. И все это неожиданно обрвалось, яркий солнечный сон его детства рассеялся и исчез.
- Джонни, я не твой настоящий отец. Твои отец и мать умерли, когда ты был совсем мал. - Джонни недоверчиво смотрел на Старика. - Ты понимаешь, Джонни?
- Да, папа.
К его руке под столом, как маленький зверек, прикоснулась теплая ладошка Трейси. Он отвел руку.
- Лучше тебе больше не звать меня так, Джонни. - Он помнил, каким спокойным, равнодушным тоном сказал это Старик, разбивая хрупкий хрусталь его детства вдребезги. Начиналось одиночество.
Джонни бросил "ягуар" вперед и свернул на Кингз-роуд. Он удивился тому, что воспоминание причинило такую боль: время должно было бы смягчить ее.
Скоро начались и другие перемены. Неделю спустя старый "форд" неожиданно приехал из пустыни ночью, и они, сонные, вскочили с постелей под лай собак и смех Старика.
