Великая аграрная реформа. От рабства до НЭПа | страница 59



Д. Пучков: Комбед — это комитет бедноты?

Е. Прудникова: Он самый. О нем мы чуть позже поговорим. И вот мы имеем четыре власти в одной деревне. На экономике это, в общем-то, не отражалось — как пахали, так и пашут, как сеяли, так и сеют. Единственное, плохо пришлось бедным крестьянам, которым стало негде купить хлеба, но тут уж обилие властей ни при чем, это голая рыночная экономика.

Д. Пучков: Вы сказали: Советы требовали, чтобы государство не лезло в установление цен.

Е. Прудникова: Это же не бедняки требовали. Кто у нас хлебом торговал? Кулаки… А им чуть не вся деревня должна, и должники делают не то, что сами хотят, а что Фрол Кузьмич скажет. Так вот и получались кулацкие Советы.

Д. Пучков: А к чему это приводило с экономической точки зрения?

Е. Прудникова: К тому, что кулаки не пускали хлеб в продажу или задирали цены уже не в частном порядке, а решением Совета, которому «вся власть». То есть как бы были в своем праве. Сами хлебные цены на крестьян особо пока не действовали, потому что деньги в селе были не в большом ходу, расчеты шли натурой. Но когда пахнет большой прибылью, кулаку уже жалко хлеба для односельчан, он начинает драть с них не три, а семь шкур, и село попадает в еще большую зависимость от кулака.

Д. Пучков: Вот я — мегакулак или помещик, у меня прекрасный урожай, который государство предлагает скупить, допустим, по 20 копеек за кило. А я говорю: нет, я хочу 50 копеек. Государство упорствует: только за 20. А я отвечаю: хочешь по 20, так иди по рынку походи, цены поспрашивай, а я тебе не продам. Так?

Е. Прудникова: Да, примерно так.

Д. Пучков: Еды у меня достаточно, все у меня хорошо, и я этот хлеб по такой цене продавать не буду. И не только я один: поскольку я общаюсь с братвой внутри своего сообщества, то и братва будет держать цену, и дешевле 50 копеек мы вам не продадим. И вообще не продадим. Что будут есть в городах? Мы тут сытые в деревне, а что там в городе, нас не интересует. Так?

Е. Прудникова: С этой проблемой сталкивается во время войны или иных кризисов каждое государство. Поэтому каждое государство, если оно хоть немножко себя уважает, что делает с самого начала войны? Ограничивает свободную торговлю.

Д. Пучков: Кто бы мог подумать!

Е. Прудникова: Да. С ума сойти!

Д. Пучков: Вместо того, чтобы развивать конкуренцию…

Е. Прудникова: Да, оно занимается такими вопиюще нерыночными делами. Это делают все и всегда, иначе государство просто воевать не сможет. А крестьяне этим, естественно, недовольны. Но если государство сильное, то спекуляция не принимает обвальный характер, потому что за это можно очень хорошо огрести. Она есть, но она прячется, перемещается в нелегальную сферу. А если государство не в силах принудить торговцев соблюдать законы, начинается беспредел. В первые полгода своего существования советское государство принуждать еще не умело. И поэтому кулаки говорили: мы сами себе указ, вот есть наши Советы, которые постановляют: быть вольным ценам. Что делают большевики? Большевики присылают комиссара, который собирает местный ревком, партячейку — в общем, что есть, и говорит: смотрите, что эти сволочи делают! В городах пролетариям жрать нечего, а они наживаются! После чего ревком приходит в Совет и начинаются долгие гнилые разборки.