Никакие речи господ Клемансо[28] и Ллойд Джорджа[29], никакой ружейный выстрел Людендорфа[30] не могут вызвать такого волнения, как неустойчивая кучка дадаистских странствующих пророков, возвещающих на свой манер детскую непосредственность.
В лифте из тюльпанов и гиацинтов Млеко-Млеко отправилась на платформу грандотеля «Метафизика». Наверху её ждали: церемониймейстер, который регулировал астрономические приборы, весёлый осёл, жадно подкреплявшийся малиновым соком из бадьи, и Музыкон, наша дорогая госпожа, составленная из одних только пассакалий и фуг.
Стройная нога Млеко-Млеко была целиком увита хризантемами, так что та при ходьбе могла вышагивать лишь кое-как. Язык из розовых лепестков, трепеща, слегка высовывался из-за зубов. Золотой дождь свисал у неё перед глазами, а чёрное покрывало кровати под пологом, которая стояла для неё наготове, было расписано серебряными собаками.
Отель был построен из каучука и был пористым. Верхние этажи своими потолочинами и кромками выдавались вперёд и нависали над нижними. Когда Млеко-Млеко разделась, и блеск её очей окрасил небеса – оп-па, тут весёлый осёл наконец-то напился досыта. Оп-па, вот он прокричал далеко слышным голосом своё приветствие. Церемониймейстер раскланивался во все стороны и придвигал телескоп поближе к парапету, чтобы изучить селестографию[31]. А госпожа Музыкон, словно золотое пламя беспрестанно танцуя вокруг кровати под пологом, вдруг воздела руки, и вот – скрипки заполонили город.
Глаза Млеко-Млеко отполыхали. Наполнение её тела осуществлялось злаками, фимиамом и мирром так, что одеяло кровати возвышалось куполом. Всевозможными семенами и плодами наращивался груз её тела, так что с треском полопались пелены, в которые она была завёрнута.
Тут весь рахитичный окрестный народ[32] снялся с места, чтобы воспрепятствовать родам, которые грозили опустошённой стране плодородием.
П. Т. Бриде[33], с цветком бархатца на шляпе, возник, вопия, на деревянной ноге. Язвительный хохот отчеканился на его щеке. Из каморки усопших он люто поспешал, чтобы встретить неслыханное во всей полноте своей озлобленности.
И тут был Пимперлинг со съёмной головой. Барабанные перепонки свисали у него по бокам из ушей, измятые. Он носил на лбу повязку из новейшего северного сияния[34]. Тип могильщиков затопленных грязью братских могил, который, если его посыпать ванилью, распространяет из жалюзи очень дурные испарения, пускаясь спасать честь.
