Здесь впервые Пушкин был оскорблен представителем правящей знати, титулованным богачом; здесь впервые он почувствовал те социальные и бытовые противоречия, которые поставили его в трудное и ложное положение; здесь облеченный властью граф Воронцов видел в нем «коллежского секретаря», а он «думал о себе что-то другое», – как поэт иронически писал А. И. Тургеневу накануне своей ссылки в Михайловское. В сущности, уже тогда, в 1824 году, начался тот конфликт Пушкина с правящей знатью, который привел его к роковому поединку и смерти. Граф Воронцов был первым, по выражению Пушкина, «придворным хамом» из числа многих его врагов.
Но Пушкин, переехав на жительство в Одессу, еще не предчувствовал катастрофу и с живым любопытством наблюдал новый для него быт и новых людей.
Что представляла собою Одесса в двадцатых годах прошлого века? Это был город, небольшой по населению, пыльный летом, в невылазной грязи осенью, неустроенный, лишенный воды и садов и, однако, кипевший жизнью и напоминавший Европу своим говором и пестротою южной толпы. Рядом с жалкими домишками и пустырями воздвигались богатые дома и дворцы, уже молот «дробил каменья»[577], предназначенные для мостовой, в городском театре гастролировала итальянская опера. А главное, в Одессе был порт и шла оживленная торговля с Европой.
Здесь впервые Пушкин узнал представителей предприимчивой европейской буржуазии. Имена некоторых из них известны – Ризнич[578], Сикар[579], Рено[580] и др. В Одессе была и масонская ложа, куда входили иностранцы и русские. Греки, итальянцы, французы сидели в кафе и ресторанах, разгуливали по набережной и по главным улицам Дерибасовской и Ришельевской. Пушкин в «Путешествии Онегина» посвятил десять строф Одессе.
Он метко и точно зарисовал буржуазную Одессу, где «хлопотливо торг обильный свои подъемлет паруса…»:
Там всё Европой дышит, веет.
Всё блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжелый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.
Этот Морали[581] был, по-видимому, незаурядный человек, и Пушкин ценил его верность. Чопорные гостиные крупных одесских чиновников надоедали поэту. Липранди рассказывал, что после одного скучного обеда, зайдя к Пушкину, он застал его в самом веселом расположении духа, без сюртука, сидящим на коленях у мавра Али. Этот человек с красно-медным лицом, с черными блестящими глазами, и красной куртке, богато расшитой золотом, с пистолетами за широким поясом, был очень живописен. «Кто знает, может быть, мой дед с его предком были близкой родней. – сказал Пушкин, рекомендуя «бывшего корсара». – Это здесь мое единственное утешение…»
