Наслаждаясь теплым ветерком, врывающимся в открытую дверь, и постепенно сгущающимися сумерками, я вспоминала наши занятия. И получала удовлетворение от мысли, что смогла, справилась. Даже сейчас, в состоянии покоя, я чувствовала в себе энергию, но отныне она была составляющей меня, а не живущей сама по себе и вытворяющей все, что ей угодно. Она согласилась слушаться, и я была ей за это благодарна. В наших отношениях отныне царила гармония и взаимоуважение.
Я и не поняла, как провалилась в сон. Разбудило меня легкое прикосновение к плечу и голос Гордея:
— Рита, проснись, нам пора…
В темноте сарая не могла разглядеть даже его силуэт, но чувствовала, что он стоит рядом и смотрит на меня. Снова он видел, а я нет. Как в ту первую ночь (воспоминания о которой нет-нет, да всплывали в мозгу, как я не гнала их), я уловила мощь, исходящую от этого мужчины. Даже на расстоянии чувствовала жар его тела, и невольно по моему растеклось желание, что напугало меня даже сильнее предстоящего похода. Я боялась своей реакции на Гордея. Каждый раз, оказываясь рядом, он заставлял меня нервничать.
— Уже встаю, — пробормотала я и села. — Мне нужно одеться.
Джинсы и футболку я приготовила заранее. Они лежали рядом с топчаном, достаточно было протянуть руку. Но не одеваться же мне при нем.
— Выйди, пожалуйста, — попросила я и поняла, что он не двинулся с места. — Гордей…
Пальцы его сомкнулись на моем запястье, и в следующий момент меня с силой прижали к мускулистому телу. Руки Гордея прошлись по моей спине, огладив ягодицы и возвращаясь на лопатки. Сквозь тонкую ткань сорочки я чувствовала, какие они горячие — практически обжигающие.
— Пусти, — слабо трепыхнулась я, чувствуя, как стремительно теряю силы.
— Не могу, — обожгло жаром мое ухо, и губы Гордея продолжили прокладывать дорожку из поцелуев по шее. — После сна ты такая нежная, податливая…
Я тоже не могла оттолкнуть его, мешало томление, во власти которого находилось тело. Оно размягчало мышцы, делало вялыми мысли, заставляло кровь быстрее струиться по жилам, а сердце бешено колотиться о грудную клетку. Но еще больше я не хотела позволить ему, да и себе что-то, за что потом буду проклинать нас обоих. Разум мой разрывался от противоречий, в то время, как руки Гордея становились все настойчивее, проникая под сорочку, лаская грудь и окончательно сводя меня с ума.
Губы Гордея накрыли мои как раз в том момент, когда я собралась оттолкнуть его. И снова рухнула та хрупкая преграда, что я возвела в своем сознании, в который раз я возненавидела собственное тело за реакцию на его близость, прикосновения. Поцелуй был настолько нежным и глубоким, что на глаза мои навернулись слезы. Его язык медленно исследовал глубины моего рта, и я вторила ему, отвечала взаимностью, борясь с головокружением, пытаясь нащупать ту мысль, что была сейчас важнее всего. И лишь когда он коснулся треугольника между моих ног, я поняла, что если сейчас не найду в себе силы дать отпор, то потом не смогу этого сделать и подавно.
