Захар так много прочитал, а время пролетело, как один миг. Бабуля почти насильно заставила нас прерваться.
— Глаза, поди, устали, — ворчала она, сервируя журнальный столик. — Ну ка, давайте попейте чайку с тортиком.
— Тебе понравилось? — спросил Захар, отправляя огромный кусок торта в рот и шумно прихлебывая чай.
— Да, — вынуждена была признаться, хоть и с неохотой.
— Завтра продолжим?
Он уже уходит? Я даже не поняла, огорчил меня этот факт или обрадовал. Одно знала точно, что не отказалась бы еще что-нибудь услышать в его исполнении.
— Спасибо за чай! — произнес Захар, вставая из кресла. — Мне пора…
— Да не за что. Это тебе спасибо за торт… и чтение.
Бабуля проводила гостя и заглянула в комнату.
— А он ничего, да? — лукаво спросила она. — Правда, староват для тебя.
— Перестань, бабуль. Мне он совершенно не нравится, — отмахнулась я.
А все-таки интересно, почему он не сказал «до завтра»? Почему вообще ничего не сказал, уходя? Посмотрел только как-то странно… И вообще, чего привязался, как банный лист?!
* * *
Свадьбу сыграли на Покров, как и сговорились.
Я находилась под домашним арестом до самого выкупа. После умыкания отец меня жестоко избил, плеткой. Как мать ни плакала и ни причитала рядом, ни просила его пощадить меня, все без толку. Бил со злостью, чтобы неповадно было, бил, не как свое дитя, как великую грешницу. Сначала мне было жутко больно, а потом ушло все, осталась только мысль: «Так лучше… пусть убьет».
Помню, мать кричала:
— Федя, остановись! Убьешь же… или калекой сделаешь!
Помню дикие, злющие глаза отца и как он приговаривал, отбрасывая мать в сторону:
— Убью гадину! На всю деревню ославила…
Последнее, что запомнила — занесенная для удара рука отца и повисшую не ней мать с заплаканным лицом. А потом наступила темнота.
Неделю я не могла встать с кровати. Мать лечила компрессами и отпаивала отварами. Телу постепенно становилось легче, но не душе… Радость покинула меня навсегда. Сама себе напоминала высохший колодец, куда кинь камушек, будет лететь он долго сначала, а потом раздастся глухой звук удара об растрескавшееся дно.
Я все думала, жив ли он остался?.. А даже если и нет, то, может, к лучшему? Хотя, какая мне теперь разница, для меня он все равно умер.
Отец не заходил ко мне, пока болела. Первые слова, что услышала от него, когда вышла из комнаты:
— Со двора ни шагу! Будешь матери помогать по хозяйству. Выйдешь, убью!
И он не лукавил. Убьет, точно. Но не это меня останавливало, а все та же пустая душа. Зачем куда-то идти, если ни к чему не стремишься?
