Шесть городов пяти континентов | страница 11

Есть такие города, о которых не знают ничего, есть такие, о которых знают немного, например, как они называются и в какой стране находятся. А вот о Париже многие знают многое.

С детских лет по романам Дюма и Гюго, Бальзака и Золя узнаем мы историю этого города, о знаменитых людях, которые родились, жили и творили в нем свои великие или черные дела.

С д’Артаньяном мы гуляем по садам Тюильри и бесконечным коридорам Луврского дворца, с Квазимодо любуемся городом, стоя возле химер Собора Парижской Богоматери, с Жаном Вальжаном проникаем в парижские клоаки, с Гаврошем сражаемся на баррикадах…

Когда мы становимся старше, неповторимый облик этого города предстает перед нами на полотнах бесчисленных художников, писавших Париж.

Новые ворота Лувра в 1640 году изобразил на своей картине Абрагам де Вервер, ворота Сен-Дени в 1730 году — Гюбер Робер, площадь Согласия в 1829 году — Джузеппе Ганелла. И если этих мастеров знают не все, то вряд ли у нас найдется культурный человек, не знакомый с репродукциями картин Ренуара и Моне, Матисса и Пизаро, Утрилло и Бюффе, Тулуз Лотрека и Марке… Тех, кто на протяжении столетий запечатлевал Париж, его улицы и площади, памятники и дома, людей и Сену.

Ну а за последние годы кино и телевидение еще больше приблизили к нам столицу Франции. Думаю, не ошибусь, взяв на себя смелость утверждать, что нет на свете другого зарубежного города, чья история и внешний облик были столь хорошо знакомы советским людям.

Вот почему всегда так трудно писать о Париже. Трудно еще и потому, что жизнь здесь настолько кипуча, в таком постоянном обновлении, что за нею трудно уследить.

Париж бесконечно разнообразен. И хотя многие наши писатели и журналисты (в том числе и автор этих строк) писали оном раньше, я сделаю это снова в надежде, что скажу что-нибудь, пусть немногое, о чем не говорили другие. Ведь любой город каждый воспринимает по-своему, открывает в нем что-то свое, рассказывает о том, что больше всего поразило именно его.

Возможно, кое-что из последующего некоторым читателям знакомо, утешусь мыслью, что для других это неизвестно, а то, что известно им, незнакомо первым.

Впервые я попал в столицу Франции в 1946 году в декабре. Это, вероятно, для Парижа самый унылый месяц.

Овощные лотки с грифельными досками, на которых каждый день мелом пишутся цены, огромные старомодные автобусы с неизменной рекламой на радиаторе, широкие бульвары, усаженные платанами, видная отовсюду игла Эйфелевой башни… Не знаю почему, но все это вызывает у меня особое настроение — смесь грусти, радости, неясной тревоги.