К сожалению, именно с такими пигмеями и сталкивается большинство туристов, у которых нет возможности углубиться в лесные районы и которые ограничиваются посещением селений, находящихся вблизи дорог и деревень банту. Судить по их жителям о пигмеях в целом все равно, что, на один день попав в Париж и проведя час в ночном клубе, с видом знатока говорить потом, что все француженки легкомысленны и фривольны. Потерявшие связь со своей родной средой и своим народом, забывшие охотничье искусство, но не научившиеся земледелию, больные и лишенные источников существования, такие пигмеи действительно производят гнетущее впечатление. Кое-кто из них отлично усвоил, что заезжим туристам, обвешанным кинокамерами, нравятся кривляния у объектива, ничего общего не имеющие с настоящими пигмейскими танцами, «пожирание» сигарет, свидетельствующее якобы о недостатке солей в организме пигмеев, трясущиеся руки, выпрашивающие монету после подобного представления», и подобострастные лица.
Жующих сигареты стариков и трясущихся женщин и лохмотьях мне впервые пришлось видеть в Бурунди близ Гитега. Я вспоминал тогда появляющиеся время от времени в печати статейки о «вымирающем народце» и с горечью думал: неужели целый народ, древнейший в Африке, прожив тысячелетия, за пятьдесят колониальных лет мог быть доведен до такого состояния? Неужели нет больше искусных следопытов-охотников и мудрых стариков — хранителей непревзойденных пигмейских легенд и сказок?
К сожалению, охотники и сказители не попадались. Несколько раз я видел пигмеев в Конго — крохотных, истощенных. Потом в Уганде, близ Форт-Портала, я набрел на две деревни, где пигмеи занимались земледелием: между полуразвалившимися хижинами торчало несколько кустов бананов. Глава семьи, облачившийся по случаю моего приезда в полуистлевший пиджак, просил дать лекарство его сынишке, слепнущему от трахомы.
Из Форт-Портала я поехал дальше, и за рекой Семлики, там, где кончаются дороги и где не знают туристов, вдруг столкнулся с совершенно другим народом — низкорослым, но крепким и сильным, веселым и деловым, разговаривавшим со мной, как с равным, прекрасно знавшим лес, который они называли «наш дом».
Вот и теперь с помощью Рубена я встретился с «настоящими» пигмеями, свободными и радостными, не знакомыми с соблазнами цивилизации, живущими своей полнокровной жизнью.
Бросив последний взгляд на деревню, освещенную бликами костра, на котором жарилось мясо, я заснул. Мне снились гориллы, записывавшие свой голос на пленку, и лес, немного напоминавший врубелевского «Пана», даривший пигмеям магнитофоны.
