Он работал один за целую лабораторию, искал принципиально новые решения, изобретал рабочие узлы и приборы. Получил семь авторских свидетельств, прежде чем счел возможным сказать долгожданное «готово!». Коростин дал своему агрегату имя «Регион», потому что с его помощью можно прослушивать Землю в любом самом недоступном районе.
По внешнему виду «Регион» напоминает обычный железный шкаф высотой полтора метра. Он устанавливается на бетонный фундамент на дне неглубокого колодца. Колодец запирается на замок, и в течение месяца в него никто не заглядывает. «Регион» сам держит свои чуткие датчики на пульсе планеты. Чуть вздрогнет земля — и прибор всего за одну сотую долю секунды включает двигатель и начинает запись сейсмических волн. Он один записывает и сильные и слабые толчки, тогда как на обычных станциях для этого существует комплекс приборов, облегчает поиски координат и глубину эпицентра землетрясения. И все это при фантастической эффективности, стоимость каждой сейсмостанции снижается в десятки раз.
Когда почти все уже было сделано, приехала комиссия Академии наук СССР, рассматривавшая вопрос об автоматизации сейсмических наблюдений, увидела «Регион» и предложила руководству института немедленно освободить Коростина от всех других обязанностей, чтобы он мог целиком посвятить себя доработке сейсмоавтомата…
Я часто думаю о силах, порождающих хобби. Можно понять коллекционера: он собирает ценности или то, что приобретает ценность в собрании. Но как уразуметь «мучеников идеи», которые, не имея ученых степеней, а стало быть, по распространенному мнению, и не имея права, тем не менее занимаются изучением, скажем, всех аспектов изменения климата Арктики? Над ними часто смеются, как над изобретателями вечного двигателя. Но когда я узнаю о таких людях, каждый раз вспоминаю К. Э. Циолковского. Вот уж поистине «мученик идей» в глазах его современников!.. Идея, как зерно: ляжет на камень — погибнет, попадет в мягкую землю — прорастет. И еще не известно, какую выкинет поросль. Потому что идея — это почти всегда вещь в себе. Заглянуть в нее до поры невозможно, это было бы все равно что заглянуть в будущее.
Жизнь, она такая — если уж встал на какую из ее дорожек, не сразу удается сойти на другую. В те дни мне везло на увлеченных. Купил две миниатюрные книжечки стихов Махтумкули и Кемине и познакомился с художником Когдиным. Этот человек посвятил себя, возможно, самому нелегкому труду. В век, когда полиграфия может все, стал создавать книги дедовским способом: режет миниатюрные гравюры, перемежая микротекст замечательными заставками и рисунками. Малейшая ошибка — и все надо делать сначала. И сам печатает маленькие странички, сам делает переплеты. Казалось бы, зачем это художнику? Зачем делать микро, когда все стремятся увековечить себя в картинах во всю стену? Но когда видишь, с какой осторожностью книголюбы прячут в нагрудные карманы эти редкие приобретения, начинаешь понимать, что воодушевляет Когдина на титанический труд. Эти микроиздания туркменской классики стали одной из уникальных достопримечательностей Ашхабада.
