— Лес, он лес и есть — для всех радость, — сказал я, вдыхая, как мне казалось, ароматный и влажный воздух. — Вон ведь сколько, людей понаехало.
— Прохладно тут, — откликнулся шофер, не поворачивая головы.
— И красиво, не то что в пустыне. Что ни говори, а лучше наших русских лесов ничего нет.
— Пустыня лучше.
Это было странно слышать, и я, удивленный и даже возмущенный немного, принялся расхваливать влажный аромат подмосковных березняков, сочную зелень лесных полян, прелесть косогоров, сбегающих в лесные овраги…
— Вай! — прервал он меня. — Был я у вас — в армии служил, не понравилось. Куда ни пойдешь — везде лес.
— Вот и хорошо!
— У нас выйдешь на бархан, посмотришь направо — далеко видно, посмотришь налево — далеко видно, ишак идет — во-он где…
Мы замолчали, думая каждый о своем. Скалы нависали то справа, то слева, заставляя дорогу кидаться от одного края ущелья к другому. Асфальтовое полотно вроде бы все время шло вниз, будто мы вовсе не поднимались в гору. Этот обман зрения был особенно удивителен еще потому, что навстречу бежала речка, быстрая, искристая, горная, и казалось, что она вопреки всем законам течет в гору. Потом скалы расступились, выпустили дорогу на простор, и вдали за садами, за синими холмами открылся загородивший полнеба хребет Копетдага. Потянулись за обочинами заборы и ворота с нарисованными на створках пионерскими горнами: начиналась главная зона отдыха ашхабадцев — Фирюза.
Городок был тихим и уютным, чем-то напоминавшим курортные городки Крыма. На перекрестке улиц возле кинотеатра стояли три автобуса, и сотня любознательных туристов, по-европейски говорливых и полураздетых, решительно карабкалась по тропам к вершине горы, где на возвышении, взмахнув крылами, замер каменный орел. Туристочки в шортиках, словно птенцы, забирались под его большие крылья и замирали там в ожидании, когда кто-нибудь из дорожных рыцарей запечатлеет фотоаппаратом этот величественный момент.
Мы свернули вправо и еще от поворота увидели чудо-чинару, по рассказам самую старую во всей Средней Азии. Испросив у сторожа разрешения, я перешагнул через низкую оградку и арычок, по кругу обегавшие чинару, и обошел вокруг нее, стараясь каждый раз касаться ногой жесткой коры. Насчитал двадцать шагов. Ствол конусом поднимался на полутораметровую высоту, и там, как сообщил сторож, его могли охватить только семь человек, взявшись за руки. На высоте четырех-пяти метров чинара разветвлялась на шесть могучих стволов. Седьмой был спилен. Его, как рассказал все тот же словоохотливый сторож, расщепило громом. И будто грохот при этом был такой, что сторож (другой, разумеется, дальний предшественник теперешнего) навсегда оглох от удара.
