Гостья мне рассказывает, что на фабрике творится. А потом я вижу: она от еды засыпает. Я говорю ей: «Ну, ложись, поспи, ато тебе еще ночью пешком идти до дома». Оналегла и говорит мне: «Ложись со мной». Я обрадовался, хотя вид у нее был не для любви. Но я лег, и она тут же заснула.
И я лежал, согревал ее, потом тихонько встал и пошел в соседнюю землянку, где спали ребята, которым женщин не досталось».
Из интервью Д. Гранина «Новой газете» 8.05.2017 г.
«Самый тяжелый январь для меня выдался в 1942 году на Ленинградском фронте. Под Новый год мы больше всего мечтали о том, чтобы нас отвели куда-нибудь в тыл помыться, но этого, увы, не случилось. И мы встречали новогодние праздники и Рождество в окопах. И тут произошли события, о которых я не очень-то люблю вспоминать. В Рождество мы стояли под Пушкином, где тогда были немцы. В бинокль нам был отлично виден Екатерининский дворец, который в эту праздничную ночь торжественно засветился огнями. Как мы узнали из разведданных, немцы устроили там некое подобие офицерского бала. Можете представить, какие чувства овладели нами — вшивыми и голодными, глядящими из окопов на сверкающий дворец, где пировали фашисты. И вот на этой волне отчаяния и ненависти родилось решение: а не жахнуть ли из наших пушек и минометов по дворцу, чтобы испортить врагам этот вечер? И мы стали методично бить по занятому немцами дворцу, забыв о том, что это наша гордость и национальное достояние…
В ночь с 1942-го на 1943-й мы уже могли позволить себе выпить водки и закусить, но в баню наш батальон снова не попал. К тому же этот праздник вполне мог оказаться для меня последним. Я в те времена был романтическим идиотом и потому вызвался пойти в разведку, дабы осуществить вполне идиотский план: пробраться в расположение врага, чтобы раздобыть к новогоднему столу немецких деликатесов, которыми этих гадов снабжало их командование. Закончилась эта вылазка полным конфузом: наша группа заблудилась во мраке зимней ночи, потеряв все ориентиры, которые мы высмотрели в светлое время суток. Помню, как после нескольких слепых перестрелок я лежал на нейтралке на замерзшем трупе офицера, у которого на руке громко тикали часы. Я их снял и забрал вместо трофея, который, впрочем, по возвращении у меня тут же забрал ротный. Но в тот момент о возвращении к своим можно было только мечтать. В поисках обратной дороги мы расползлись в разные стороны, как вши, и, оставшись вдруг один, я испытал чувство ужаса, потому что совершенно не представлял, где немцы, а где наши. Кричать было нельзя, и я пополз наугад. Эти полчаса в январе мне не забыть никогда. На мое счастье, выбранное направление оказалось верным, и скоро я свалился в наш окоп. В Новый год нам, как правило, давали фронтовые сто грамм, но за счет убитых и раненых почти всякий раз получалось почти по двести. Но это только если старшина оказывался приличным человеком и не присваивал себе излишки, которые потом можно было выменять на колбасу и сало».
